Александр Рогинский - Замкнутый круг

Отец так и говорил: «а теперь забудем про твои концепции». Сколько труда он вложил в Илью!

И теперь вот получил. Илье стало жалко отца, но он тут же забыл обо всем, потому что снова заиграл оркестр. Теперь шла отработка его симфонии в деталях. Это было очень интересно. Роза сидела на галерке с самого начала репетиции. Она не столько слушала музыку, хотя от нее никуда уйти было нельзя, сколько наблюдала за отцом Ильи, самим Ильей и Кошериным, который спрятался за колонны и записывал музыку на портативный магнитофон.

Роза была уверена, что именно с этой симфонии начнется триумф ее ученика. Она радовалась тому, что помогла это сделать: сняла огромное внутреннее напряжение, которое возникает у юношей в этом возрасте в связи с неудовлетворенной плотской страстью; что сумела кое в чем поправить саму музыку, которая в первом варианте была чрезмерно агрессивной.

Ее беспокоил отец Ильи. Рано или поздно он все узнает о своем сыне, и тогда… Не хотелось даже думать, что будет тогда. Но именно эти мысли лезли сейчас в голову.

Ведь она отобрала у этого человека сына.

Впрочем, Илья уже давно принадлежал себе. И даже не ей. Скорее наоборот, она принадлежала ему.

Смешная штука все — таки жизнь.

Мысли ее медленно передвигались в пространстве, пока она не почувствовала толчок. Она увидела следователя Смирнова, с которым ее недавно познакомил Кошерин.

Она была уверена, что этот следователь в конце концов доберется и до нее, ведь она была не только знакомой Виктора.

Смирнов увидел Розу, направился к ней.

— Я видела, как вы испугались Кошерина, — спокойно сказала Роза, будто продолжила давно начатый разговор.

— Я его не испугался, — шепотом сказал Смирнов, тем самым сразу установив близкую дистанцию. — Они уже играли? — кивнул в сторону сцены Смирнов.

— Была только читка с листа.

— Это как? — не понял Смирнов.

— Как в первый раз книгу читают. Открывают и читают незнакомый текст. Дирижер еще не видел нот и играл с листа.

— Мне это трудно понять, я не специалист, но интересно.

— Дражков всемирно известный дирижер, можно сказать, даже гениальный. Он вам самое сложное произведение с листа прочитает и уверенно при этом. А симфония Ильи очень сложна по музыке.

— Боюсь, что слишком сложную музыку я не пойму.

— Музыка не физика, ее надо чувствовать.

— Это вы правду говорите.

Роза усмехнулась. Есть такие мужики, которые разыгрывают из себя дурачков. А то он не знает, что надо просто уметь слушать, а точнее, иметь в своем внутреннем устройстве небольшой орган, который воспринимает звуки и перерабатывает их в чувства? Бывают совершенно не воспитанные и необразованные музыкально люди, которые такой орган имеют и глубоко чувствуют гармонии.

— Мне с вами давно пора поговорить, — сказал Смирнов.

— С этого бы и начали, — улыбчивым голосом сказала Роза. — А то сразу про музыку.

— С этого нельзя было сразу начинать, вы ведь не на допросе, а в филармонии. А в филармониях я не допрашиваю своих клиентов.

— Значит, я у вас клиент? — рассмеялась Роза.

Ей стало весело. Этот следователь нашел правильный тон в разговоре с ней, и ей было даже интересно, насколько информирован, что он знает о ней?

Ей вдруг показалось, что он знает все. У него был запас мощности в голосе. Никаких упрашивающих интонаций, он явно знал больше, чем ему полагалось знать для первого знакомства, и голос его в этом выдавал. Роза была хорошей «слухачкой». Она с первого раза узнавала «личностные» голоса. Голос нес столько информации, что по его оттенкам можно было рассказать о жизни человека, нарисовать его психологический портрет.

Оркестр начал играть, и Роза почувствовала, как завибрировал балкон. Смирнов удивленно поднял голову к потолку, он смотрел на зазвеневшие люстры. Еще играя симфонию дома, Роза представляла, как она будет звучать в зале в исполнении увеличенного состава симфонического оркестра: восемь контрабасов, двойная медная и ударная группы. Но то, что она услышала, повергло ее в ужас.

Музыка расколола мир, он рассыпался на ее глазах. Илья усилил звучание инструментов тем, что давал их в разных регистрах. Самые низкие — басовые — самые высокие — флейты, скрипки и трубы. В картинах это называется объемом, когда лесной пейзаж заканчивается маленькой фигуркой идущей по тропинке девочки. Сразу вырастает перспектива и появляется объем. То же произошло сейчас и с оркестром. Он удвоил объем звучания, которое, похоже, попало на одну волну, отчего интенсивность звука еще более усилилась.

Сразу мелькнула паническая мысль, как бы не обвалился потолок. Все — таки филармония очень старое здание, а перекрытия деревянные. Похоже, Смирнова интересовал тот же вопрос. Только после того, как буря утихла, он перевел взгляд с дрожащих, словно в ознобе, люстр на сцену.

— Может, мы выйдем в парк? — дотронулся до локтя Розы Смирнов. — Вы эту симфонию хорошо знаете, а мне достаточно и того, что я услышал и увидел.

— Хорошо, идемте.

Они вышли, тихо прикрыв двери, словно оставляли покойника, и молча пошли по лестнице, устланной красным бархатным с белыми полосками ковром.

Солнце ударило по глазам, Роза зажмурилась. Смирнов поморщился и прикрыл рукой глаза.

— Такое впечатление, что мы выплыли из глубины океана на поверхность.

— Это от музыки. Она подавляет сознание, чтобы потом оно выпрямилось и начинало расти.

— Вы, музыканты, очень интересные люди.

— И вы, следователи, тоже очень интересные люди. Все мы интересные, если интересные.

— Браво! — сказал Смирнов, ища глазами скамейку, на которую можно было бы присесть.

Скамейки все были заняты, пришлось идти на летнюю эстраду, а там тоже было немало народа (удивительно, подумала Роза, сколько людей ничего не делает в разгар рабочего дня и не знает, что вот за этими стенами играют такую музыку).

Место они нашли только на самом верху.

— Мы снова очутились на галерке, — сказала Роза.

— Такова «се ля ви». Мы галерочные люди.

— В том смысле, что рабы?

— Глубоко копаете, Розалия Алексеевна. Мне приятно с вами разговаривать, вы умеете к себе располагать. Сразу чувствуется, что хороший педагог.

— А вы хороший милиционер.

— Я не милиционер, а следователь.

— Вы стыдитесь, что вас так называют?

— Во всем нужна точность. Мы страдаем именно потому, что неточны. Следователь — это человек, который идет по следу.

— Точно сказано. Я видела, как вы шли по следу Кошерина.

— А мы, — не смутился Смирнов, — видели, как вы видели.

— Так вы следили и за мной?