Вера Крыжановская - Грозный призрак

Феня не заметила, что за ней шел человек, укрываясь за тенистыми деревьями, но если бы она могла видеть искаженное лицо, налитые кровью глаза и сжатые кулаки следившего за нею Акима, то, конечно, испугалась бы. А она даже не думала о нем и с веселым смехом бросилась в раскрытые объятия Шульца, который усадил ее на скамью, обнял за талию, и началась нежна беседа. Феня клялась новому жениху в вечной любви, говорила, что никогда не любила Акима и не думала выходить за него, а только забавлялась страстью глупого мужика.

В пылу разговора они оба не видели и не чувствовали, что в двух шагах, спрятавшись за кустами акаций, стоял Аким и скрежетал зубами, слушая их нежное щебетание.

— Подлюга, змея! — прошипел он.

Выскочив из-за кустарника, он обеими руками схватил Феню за горло и стал душить, в объятиях ее же возлюбленного. На мгновение Шульц был ошеломлен, но услышав, что молодая женщина слабо хрипит, и видя, как она корчится в судорогах, он опомнился и в тот момент, когда Аким выпустил Феню и та повалилась на землю, а безумец хотел броситься на него, Шульц с такой силой ударил Акима по голове, что тот без чувств упал на землю. Испуганный Шульц поднял Феню и пробовал привести ее в чувство, но не успев в этом, отнес ее в стоявший поблизости дом садовника, а сам побежал за доктором.

Вадим Викторович занимался укладкой вещей и был грустен: его мучила какая-то смутная тревога. В это время прибежал Шульц и отрывисто передал происшествие, умоляя помочь несчастной девушке и Акиму, который не подавал признаков жизни. По испугу Шульца, едва державшегося на ногах, Заторский понял, что дело серьезно.

Он немедленно достал свою походную аптечку, взял разных снадобий и пошел за Шульцом в дом садовника. Чтобы не возбудить подозрений прислуги и преждевременных толков, они вышли через террасу.

Между тем, баронесса не могла заснуть и позвонила, вызывая Феню. Прождав довольно долго, она хотела звонить вторично, как вошла Аннушка и сказала, что Фени нет, и что она, вероятно, побежала в сад, так как что-то случилось у смотрителя или садовника: повар видел, как Шульц бежал к доктору, а потом Вадим Викторович вышел с ним через террасу и направился по аллее, ведущей к огородам.

— Ах! Вероятно, жене садовника стало хуже, она не может оправиться после родов, вот ее кум и пошел за доктором, — заметила баронесса со скукой в голосе. — Погаси лампу, Аннушка, я хочу спать, и пусть меня не беспокоят, пока я не позвоню.

Оставшись одна Анастасия Андреевна немедленно встала, накинула капот, надела на босу ногу туфли и бесшумно пробралась во тьме прямо в комнату доктора. На столе горела лампа и около нее стоял открытый ящик с дорожной аптечкой. Оглядев комнату, баронесса увидела открытый, наполовину уложенный чемодан, и на ее лице появилась злая, глумливая усмешка. Особое отделение аптечки было занято кожаным футляром с ядовитыми или опасными веществами: баронесса выхватила его из ящика и принялась читать этикетки на флаконах и коробках с порошками. На минуту опиум и морфий остановили ее внимание, но она решительно положила их обратно и вынула флакон с хлороформом.

«Вот это мне и надо. Смоченное в нем полотенце, положенное на лицо, сделает то, что нужно, не оставив при этом следов, а через открытое окно улетучатся всякие доказательства», подумала она, довольная.

Она закрыла футляр, положила его на место и намеревалась положить в карман флакон с хлороформом, как вдруг холодная рука стиснула ее сжатый кулак. В испуге она подняла голову и увидела бледного Вадима Викторовича, который с отвращением смотрел на нее.

— Вижу, что Бог привел меня во-время, помешать убийству. Какой же яд выбрали вы, любящая и верная супруга, чтобы сделаться вдовой? Но это все равно, потому что, говорю вам это прямо, если барон умрет, первой я обвиню вас и докажу, что его убили вы. Помимо того, ошибочно было бы думать, что овдовев, вы принудите меня жениться на вас. Никогда! История эта кончена и бесповоротно. А теперь уходите! Мы уже достаточно скомпрометированы и недостает еще, чтобы сказали, как видели вас ночью у меня, да еще в таком виде. — Он вырвал у нее флакон и гневно сказал: — Уйдите!..

Ни он ни она не заметили, что в эту минуту на пороге появился бледный, как призрак, барон.

— Я не уйду, я люблю тебя и не выпущу! — кричала баронесса, вся багровая от бешенства. — Я потребую развод и тогда, неблагодарный негодяй, ты вынужден будешь жениться на мне, потому что у нас есть ребенок, который…

Она остановилась и мертвенно побледнела, испуганно глядя на подходившего к ним мужа: искаженное, багрово-синее его лицо было поистине страшно.

— Отлично, что я застал вас вместе, подлая пара, укравшая мою честь. Хорошо и то, что из твоих же уст, змея, слышу я признание в твоей измене, — крикнул он хрипло. — Но подождите: я тебя разведу и с тобой, мерзавец, расплачусь. Собакам — собачья и смерть!

В его руке сверкнул пистолет и почти одновременно раздались два выстрела.

Баронесса дико вскрикнула и грузно свалилась на пол. Заторский схватился за грудь, зашатался и упал, не испустив ни звука.

Князь, ожидавший чего-нибудь недоброго, первым услышал выстрелы и, швырнув книгу, бросился в комнату доктора, следом за ним вбежали лакеи и горничная. Они остановились в ужасе при виде распростертых тел и барона, сидевшего в кресле с бессмысленным видом.

— Иван, Аннушка, скорее, поднимите баронессу. Надо отнести ее в спальню и перевязать рану, а я пока займусь Вадимом Викторовичем, — распорядился князь, опускаясь на колени перед раненым.

Анастасия Андреевна не подавала признаков жизни, белый фланелевый капот был весь залит кровью, а на лице застыло выражение безумного страха. Со всех сторон сбегались люди, в комнате поднялись шум и крики, но князь тотчас же положил конец беспорядку. Женщинам он приказал идти за Аннушкой и ухаживать за баронессой, одного из слуг отправил в Ревель за доктором, а остальным велел перенести Вадима Викторовича к нему в спальню.

— Он еще дышит и, может быть, удастся спасти его, — сказал он лакею, помогавшему раздевать, укладывать раненого и наскоро перевязать рану, которая легко могла быть смертельной, так как пуля попала в грудь.

Пока князь обмывал рану и накладывал повязку слуга шепотом рассказывал о другой трагедии, разыгравшейся в эту злосчастную ночь и стоившей жизни третьей жертве: Феня умерла.

«Боже милостивый! Какие же демоны вторглись в этот дом!» — подумал князь, крестясь.

Тревожно нагнулся он над раненым, из полуоткрытых уст которого вырывалось хриплое, свистящее дыхание: но его глаза были закрыты и он был, очевидно в беспамятстве. Князь перечел наставление, оставленное учителем, натер веки и виски сильно пахнущей эссенцией и стал ждать: потом, вдруг, он вспомнил о бароне и выглянул в соседнюю комнату. Максимилиан Эдуардович по-прежнему лежал в кресле, но казался в забытьи, а слуга, нагнувшись над ним, давал ему нюхать соль.