Татьяна Корсакова - Печать василиска

– Раз хочется, значит, поспи. Иди-ка в дом, а я тут с Алевтиной поговорю с глазу на глаз.

По тому, как изменилось лицо товарища Федора, стало понятно, что в дом ему не хочется, а хочется остаться и послушать.

– Баба Агафья...

– В дом! – Женщина нетерпеливо взмахнула тростью, и товарища Федора с крыльца как ветром сдуло. – Скаженный, – сказала она со смесью злости и нежности, в упор посмотрела на Алевтину, спросила: – Ты зачем приходила-то?

– Узнала, что товарища... – Аля осеклась, – что Федора Звездочка лягнула, пришла узнать, как он себя чувствует.

– Жалостливая, – Агафья Сидоровна вздохнула. – Все вы жалостливые. Только от жалости вашей одни беды. Сами в омуте барахтаетесь и остальных за собой тянете.

– Никого я никуда не тяну. Я вообще не понимаю...

– Оно и видно, что не понимаешь! – перебила ее Агафья Сидоровна. – А как поймешь, поздно уже будет.

– Что я должна понять? – не выдержав тяжелого взгляда собеседницы, Аля отступила на шаг.

Женщина очень долго молчала, барабанила по набалдашнику трости костлявыми пальцами, над чем-то думала, а потом сказала уже чуть мягче:

– Знаю ведь, что нет твоей вины ни в чем, что за чужие грехи платишь. Не уберегла тебя Лидия, как ни старалась. И я Феденьку не уберегла, – она опять надолго замолчала.

Аля тоже молчала, стояла и боялась шевельнуться, чтобы не спугнуть нечаянное откровение.

– Теперь-то уже, наверное, ничем беде не помочь. Он проснулся и свое все равно возьмет.

– Василиск проснулся? – Аля сглотнула горько-колючий ком.

– Знаешь уже, – Агафья Сидоровна кивнула. – А коли знаешь, так почему ж не бежишь отсюда? – спросила и тут же сама себе ответила: – Поздно уже бежать: он проснулся, и печать его уже на тебе, – она нахмурилась, посмотрела на Алино плечо, на родимое пятно в виде змейки, сказала устало: – Вот и еще один знак – меченая ты. Не зря, стало быть, Лидия тебя прятала... Но ты ведь Феденьку моего спасла. Никто не кинулся, а ты кинулась – не побоялась. Значит, долг у меня теперь перед тобой. Послушай меня, девонька, внимательно послушай. Еще четыре дня у тебя есть. По-хорошему, уехать бы тебе отсюда как можно дальше. Да только он свое не отпустит. Не знаю, поможет ли... Не подходи к воде, особенно как солнце сядет. Может, не дотянется он до тебя, так и уснет еще на триста лет.

Все понятно, к озеру ей подходить нельзя, потому что мифический Василиск имеет на нее виды. А как не подходить, если Полозовы ворота стоят на самом берегу? Перебраться в деревню?

– Не к озеру! – уж неведомо каким образом, но Агафья Сидоровна прочла ее мысли. – Вообще к воде не подходи. Здесь все: озера, Настасьина топь, даже колодцы деревенские – связано. Все это его царство. Если сможешь еще четыре дня продержаться, считай – повезло. Только не верю я в такое везение.

– А если попробовать уехать? – спросила Аля, уже почти веря в Василиска.

– Попробуй. Да только говорю я тебе, он не отпустит. Странно, что у Игната ничего не получилось. Я думала, получится, а оно вот как вышло... Где тело-то?

– В город увезли, на экспертизу.

– Это какую еще экспертизу?

– Решают, носила ли смерть естественный характер, – сказала Аля и поежилась.

– Естественный характер, – усмехнулась Агафья Сидоровна. – Ну-ну, пусть решают. За то им и зарплату платят, чтобы они решали... Устала я, – она потерла поясницу. – Старая совсем стала, немощная. Ты иди уже домой, Алевтина. Скоро темнеть начнет. И вот еще что. – На Алино запястье легла холодная, точно у утопленницы, ладонь. – Феденька мой хороший мальчик, никому дурного не желает, да только тебе с ним нынче знаться никак нельзя. Два запрета для тебя, Алевтина, – вода и Феденька. Может, даст бог, и убережешься. А теперь иди, недосуг мне тут с тобой... – не говоря больше ни слова, Агафья Сидоровна скрылась в избушке.

Обратная дорога к Полозовым воротам показалась Але раз в десять длиннее. Может, от невеселых дум, а может, еще от чего. Легко сказать – берегись воды. А как ее беречься, когда она повсюду – эта вода. С одной стороны Мертвое озеро, с другой – Настасьина топь, попробуй уберегись! И солнце уже садится. Нет, время до заката у нее еще есть, но все равно как-то жутко. Тишина кругом, даже цикады не стрекочут. И на озере полный штиль: ни рыбешка не всплеснет, ни мошкара не вьется. Озеро точно нарисованное.

Аля поравнялась со старой вербой, росшей на обрыве над озером, когда услышала странный плеск. Вода Мертвого озера больше не была гладкой, совсем близко от берега она расходилась концентрическими кругами и пузырилась. Что-то всплывало со дна, что-то большое, гораздо большее, чем самая большая рыба...

Слишком уж свежи в памяти были слова Агафьи Сидоровны, чтобы просто стоять столбом и смотреть. Аля метнулась за вербу, прижалась щекой к шершавой коре, затаила дыхание. Вот оно и начинается... даже заката ждать не пришлось. Плеск стал громче и, кажется, даже приблизился.

Ну глупо же прятаться за деревом, как неразумный ребенок! Глупо, и посмотреть хочется хоть одним глазком, как же он выглядит – озерный змей. Ветви у вербы развесистые, листва густая, почти до самой земли, если выдвинуться чуть-чуть, самую малость, то можно и посмотреть...

...Озерный змей был похож на человека. Да что там, озерный змей и был человеком в полном аквалангистском снаряжении. Вот тебе и круги по воде, вот тебе и пузырьки воздуха. А озеро-то, оказывается, вовсе не мертвое, вон, какая живность в нем водится. Интересно, кто это?

Аквалангист тем временем выбрался из воды, не снимая маски и ласт, прошлепал к притулившейся у берега старой коряге, сунул под нее какой-то сверток и опять ушел под воду. Аля подождала, пока поверхность озера снова сделается полировано-зеркальной, и только после этого вышла из укрытия.

Старая коряга наполовину вросла в землю, чтобы найти тайник, Але пришлось стать на колени. Вот он – сверток! В непрозрачном полиэтиленовом пакете лежало что-то тяжелое с острыми краями. Когда Аля разворачивала сверток, руки предательски дрожали.

Внутри пакета оказался старинный крест: большой, кажется, золотой, украшенный красными камнями. Камни сверкали в лучах солнца, разбрызгивали вокруг кровавые блики. На память тут же пришел рассказ Гришаева о затонувшей церкви. Значит, все-таки церковь существовала, и сейчас кто-то отыскал ее руины на дне Мертвого озера. Причем отыскал не случайно, если судить по аквалангистскому снаряжению, готовился к поискам долго и тщательно, знал, где именно нужно искать.

Прятать крест под корягой Аля не стала, сунула за пояс джинсов, сверху прикрыла футболкой. Дома, в более спокойной обстановке, можно будет повнимательнее рассмотреть находку, а заодно понаблюдать за реакцией гостей. Потому что аквалангист наверняка один из них. А гости-то все сплошь добропорядочные граждане: туристы, экологи, фольклористы, финансисты. Никого из них в дурных наклонностях не заподозришь. Зато в свете увиденного кое-что становится понятным и объяснимым. Нет никакого озерного змея! Есть старинная легенда, и только-то. А все остальное – дело рук человеческих. Ведь разумно предположить, что если некто ищет в Мертвом озере клад – а чем не клад старинный крест?! – то этот «некто» будет всеми силами стараться отвадить от озера любопытствующих. А как отвадить? Лучше всего рассказать страшилку про озерного змея, утопленницу Настасью, пропавших прямо с пленэра немцев. А для пущей убедительности поплавать с аквалангом, организовать круги на воде и загадочное волнение, включить магнитофонную запись с колокольным звоном, убить парочку аборигенов...