Михаил Анохин - Проклятая повесть

Подчинить своей воле сильного духа непросто. Часто он сам подчиняет себе вызвавшего его. Он такая же свободная личность, как и человек, и так же жаждет власти. Тут нужна постепенность, опытность. Но больше всего опасайтесь избранных Самим. Их называют, «люди-зеркала». Это новое «оружие», самое страшное, самое изощренное в мире, – оружие «умножения».

Теперь Лялькин понимал то, что понял под конец жизни Ефим, что предстоит понять Адамову. Он понял не расшифрованное гуру слово – «умножение» – и восхитился, и возревновал к Адамову и к погибшему давным-давно Ефиму Лоскутову, бывшему монаху, в одночасье оказавшемуся избранным Самим.

Тут я добавлю от себя к этому умозаключению Лялькина. Действительно Сатана избирает из среды людей себе слуг, но только тех, кого избрать попустил Творец всего сущего. Волей своей, гордыней, что он может всё – человек отрекается от Бога и тогда…

Тогда неважно как – от доброты сердца, или от злосердия поступает человек, плод его есть плод дьявола.

Иуда принял причастие из рук самого Христа и с этим причастием в него вошел Сатана, так куда проще войти ему в нас, через наши «добрые дела».

В опустевшей квартире Зинаиды Яковлевны было время все хорошенько обдумать, взвесить и понять, что у него «свой путь», свои методы служения Господину своему, что с этого пути уже не свернуть. Как в рассказе Кузьмина о деревенской бабке Кулдыгиной. Лялькин, пользуясь протекцией власти, облазил все архивы в области, несколько дней просидел в архиве областного ФСБ-НКВД.

Те немногие специалисты – землеустроители, которые владели хоть какой-то информацией, да и старые жители села Осиновое Плесо говорили ему, что болота за эти восемьдесят лет изменились до неузнаваемости. По этим местам не единожды прокатывались пожары, и старожилы очень сомневались, что островок, на который сами же и указывали, подлинно тот самый, где жил легендарный Петр Томский.

Только в средине августа, Геннадий Петрович предпринял экспедицию в район Осинового Плеса.

Он нанял себе, в проводники местного жителя Осинового Плесо некого Лешку Глумова, промышлявшего в летнее время «дарами леса»: как-то по весне колбой, а в конце лета – ягодой и грибами. Места он знал отлично, но характер имел невыносимый: постоянно ныл и очень не любил земляных работ.

После недельного поиска с этим проводником, Глумовым, Лялькин почти потерял надежду найти могилу преподобного. Часто Лялькин замирал на месте, как собака, учуявшая дичь, и прислушивался к себе в надежде найти подсказку.

Он, под усмешливый взгляд Глумова, вставал на какой-нибудь пенек и медленно водил вокруг себя открытой наружу ладонью. Лялькин был уверен в том, что почувствует энергетику этих останков. Иногда ему казалось, что «потянуло теплом», и он, как лунатик, прикрыв глаза, шел в намеченном направлении, стараясь не упустить источник тепла. Но все было напрасно, хотя в двадцати местах, указанных им, делались раскопы.

Утром на восьмой день поиска Геннадий Петрович и Глумов решили обследовать последний, соседний, островок в самом центре болотной топи…

– Раньше, – пояснял Лялькин, – в двадцатые годы, как мне сказали, заболоченность в этих местах была меньше. Так что вполне вероятно, что тот островок соединялся с этим.

Глумов ничего не ответил: его «достали» комары и мошка. Он уже пожалел, что впустую потратил эти дни, поддавшись на уговоры Лялькина. Сумма в тысячу рублей, заплаченная в виде аванса, уже не представлялась ему значительной. И когда Лялькин намекал, что он получит еще две тысячи, если найдут могилу, Глумов морщился и говорил:

– Я поболе на грибах да на ягоде заработал бы.

Сейчас, сидя у костерка, Лялькин повторил:

– Нужно поискать на соседнем острове.

Глумов глухо проворчал:

– Ты мне карту показывал, говорил, что точно знаешь место, а оказалось, что ни хрена ты не знаешь. Комаров только кормим.

– Карта верная, но времени-то сколько прошло? За это время осиновый подрост вырос бы в дерево, состарился, упал и сгнил. Говорю тебе, что раньше обводненность болот была меньше.

– А то ты вначале этого не знал? Ладно, еще день-два поброжу с тобой и точка. Еще ни хрена неясно, заплатишь ли ты мне остальное.

Лялькин не удивлялся его жадности, однако же не выдержав Лехиного нытья, пообещал платить за каждый день по тысяче.

Глумов удивился:

– Чего же ты вначале жмотничал? – и тут же сделал вывод: – ни хрена ты мне, бородатый не заплатишь!

Лялькин вытащил пачку ассигнаций купюрами по пятидесяти рублей каждая и сунул под нос Лешки:

– Видал?

Это произвело на него должное впечатление. Глумов надолго замолчал, но, укладываясь спать, не выдержал и спросил:

– А не боисся, что я тебя грохну тут.

Сказал и оцепенел. Ни рукой, ни ногой пошевелить не мог.

– Так и оставлю тебя комарам на съедение, – Лялькин потрепал Глумова по щеке. – Дурь из головы выброси и ложись-ка ты отдыхать. Завтра работы полно.

Оцепенение прошло, и Лешка со страхом смотрел на своего спутника. На следующее утро они попили чай со сгущенным молоком, съели на двоих банку тушенки с почерствевшим, не смотря на вакуумную упаковку хлебом.

Лешка Глумов имел опыт хождения по болотам: родился и вырос в этих местах, за колбой не раз хаживал, поскольку апрельская колба не таежная, а с кочкарных болот. Утро было ясное, день намечался жаркий. Лялькин взял штыковую лопату, и двухлитровый термос с горячим чаем, заправленным сгущенным молоком.

Глумов пошел первым, держа в руках трехметровую осиновую жердину. Предстояло пройти метров триста – четыреста.

– Ты, Геннадий Петрович, мух-то ртом не лови, по верхам не гляди, а смотри, куда я наступил.

Глумов был отходчив, но наставления эти он давал всегда, не все же верховодить Лялькину.

Метров пятьдесят прошли, что называется, нога в ногу. Потом Лялькин стал отставать, но особых причин для беспокойства не было, так как болото надежно держало путников, а следы ног Глумова отчетливо выделялись на темно-зеленой растительности.

Внезапно нога Лялькина соскользнула с кочки, он нелепо взмахнул руками, лопата, описав дугу, плюхнулась позади него. Геннадий Петрович завалился набок, попытался встать на ноги, но едва встал, как тут же ухнул по пояс в болотную трясину. Он крикнул Глумову:

– Лешка! Помоги!

Однако Глумов не слышал его голоса, или делал вид, что не слышит, хотя ушел от Лялькина всего-то метров на пятьдесят. Он продолжал скакать с кочки на кочку, удаляясь, все дальше и дальше.

– Лешка! – кричал Лялькин так, что его голос был слышен на многие сотни метров, но Глумов продолжал идти, не оборачиваясь: скок-прыг с кочки на кочку, поигрывая осиновым шестом.