Мария Барышева - Искусство рисовать с натуры

— Хорошо, нельзя на работу — куда можно?! — настойчиво и сердито спросил Лактионов, и Наташа почувствовала, что он не на шутку взволнован. — Нам обязательно нужно встретиться! У меня совершенно нет времени, я завтра уезжаю!

— Что-то случилось?

— Нет, но случится, если ты перестанешь валять дурака и согласишься на встречу! Наташа, деловой разговор! Что ты как маленькая, ей-богу! Где мы встретимся?!

— Зачем?

Игорь Иннокентьевич, не сдержавшись, ругнулся в сторону от трубки, потом сказал:

— Помнишь, я говорил, что смогу тебе помочь?! Так вот, я знаю, как это сделать, я тебе такое… Короче, где и когда мы встречаемся, говори, иначе я сейчас одного представителя четвертой власти… — угроза завершилась Надиным взвизгом, явно шутливым, но Наташа все же сказала устало:

— Хорошо. Помнишь, где ты остановился, когда привез меня домой?

— Да. Там? Во сколько?

— Я закрываю в десять, буду там около половины одиннадцатого.

— Хорошо, в пол-одиннадцатого. Только, Наталья, не вздумай финтить — в твоих же интересах!

— Я приду, — ответила она тускло и уже собралась было повесить трубку, но голос Лактионова остановил ее.

— Погоди. Поскольку разговор у нас по честному будет сугубо деловым, хочу сейчас сказать тебе одну вещь.

— Какую? — насторожилась Наташа.

— Я — не кусок мяса.

— Что?! Что?!

Но в трубке уже бились короткие тревожные гудки. Наташа недоуменно посмотрела на нее, потом повесила на рычаг и вышла из будки. Обойдя уже запертый на ночь рынок, она открыла павильон, и следом за ней тотчас же впорхнуло несколько покупателей, шумно негодуя по по-воду долгого отсутствия продавца. Наташа посмотрела на них с неожиданной тоской.

…видят в вас только часть магазина…

Черт бы подрал Лактионова! Почему его слова застряли у нее в мозгу, как занозы, и не удается их оттуда вытащить?! И что ему понадобилось на этот раз?! Помощь… ей совершенно не нужна помощь от Лактионова, вообще ничего не нужно, только бы больше никогда его не видеть — он был частью тех перемен, которые пугали ее. Зачем же она снова согласилась на встречу — любопытство? Или что-то еще? Желание на этот раз одержать победу?

Благородные рыцари…

Какие там к черту благородные!

Покупатели, прихватив четыре литровых бутылки водки, два бульонных кубика (на закуску что ли?) и одну пластмассовую вилку, вышли, громко обсуждая телесные достоинства какой-то Светланы Петровны, а вместо них в павильон заглянул Максим (конкурирующая фирма с другой стороны города павильонов — парень, в общемто, ничего, если бы не плохо скрываемое пожелание конкурентам всяческих проблем — ну, что ж, деньги есть деньги). Заглянул и заныл жалобно, тряся сложенной ковшиком ладонью, как старушка на паперти:

— Извините, что я к вам обращааюсь. Мы сами люди не местные…

Наташа, не выходя из-за прилавка, бросила ему отощавшую за день пачку сигарет. Максим поймал ее, выдернул одну сигарету и тем же способом переправил пачку обратно.

— Нижайшее мерси! А что, налоговая к вам сегодня заползала?

— Нет! — довольный ответ.

— Да? — унылый взгляд. — Повезло. А у меня — представь! — санэпид — к мусорному ведру придрались, ссуки!

— Сочувствую. Слушай, Макс, ты очень кстати. У меня тут зажигалка сломалась — не посмотришь?

— Давай, — Максим поймал зажигалку, посмотрел на нее, попробовал колесико. — Но проблем! Просто кремень стерся. У меня там где-то выдохшаяся зажигалка валяется с кремнем, сейчас переставлю. Хотя, проще новую купить.

— Купить, ага! Денег дай!

— Ладно, сейчас сделаю. Жди меня, и я вернусь, — Максим исчез, притворив за собой дверь.

Вздохнув, Наташа посмотрела на часы — до закрытия оставалось еще порядочно времени, но день уже был на исходе. Да, вот и еще одним днем больше. Или меньше? Вообще, конечно, это чересчур — думать не о том, как прошел день, а о том, что он просто прошел, бесследно исчез в чем-то, что называется прошлым — вот уж действительно плохое отношение к жизни. Она потянулась к сигаретам, но вспомнила, что только что отдала зажигалку Максиму. Тогда, чтобы хоть чем-нибудь заняться, поскольку все листы для рисования, которые она сегодня прихватила с собой, кончились, Наташа достала из-под прилавка тряпку, на которую сменщица пожертвовала свой старый халат, вышла на улицу, вытряхнула ее, вернулась и, притворив дверь, принялась протирать блестящее бутылочное добро. Это было достаточно увлекательным занятием — не из-за содержимого, а из-за внешнего вида. Ей нравилось разглядывать красочные этикетки дорогих вин, красивые фигурные бутылки. Ну, и, конечно, все-таки (чего уж там!) нравилось представлять, каковы эти вина на вкус. Особое благоговение у нее вызывал «Курвуазье» — шикарный, дорогой, недоступный. Кто-нибудь купит его, нальет в большой полукруглый бокал и будет медленно смаковать с дорогой ароматной сигарой, обмакнув ее кончик в коньяк. Не удержавшись, Наташа сняла «Курвуазье» с полки и, водя по нему тряпкой, подошла к прилавку. Положила тряпку и начала задумчиво разглядывать зеленое матовое стекло длинногорлой пузатой бутылки, черную с золотом этикетку, водя по ним пальцами…

Щелкнула, открываясь, дверь, и Наташа машинально сунула коньяк на полочку под прилавком, придав лицу дежурное выражение — не безумной радости при виде покупателя, но и не, как любил говорить Вадик, «абсолютного пофигизма», а отрешенно-спокойное с легкой, совершенно ничего не значащей улыбкой — «будет здорово, если вы что-то купите, а если нет — валите — не умру!»

Потенциальных покупателей было двое — парни, моложе ее года на два или три, один в солнечных очках, другой совершенно и качественно лысый, облаченный только в длинные шорты и шлепанцы, со скомканной футболкой в руке. Они остановились у прилавка и начали рассматривать вина, негромко переговариваясь между собой. Наташа отошла чуть в сторону, чтобы не мешать.

— Дайте три «Талисмана», — наконец сказали солнечные очки, и оба парня, повернувшись друг к другу, слаженно прыснули, будто только что прозвучало что-то невероятно смешное. Наташа все с тем же отрешенным лицом быстро сунула калькулятор в ящик, проверила, закрыта ли касса и только потом отвернулась к полкам.

Все бутылки с вином располагались под прилавком, и чтобы их достать, пришлось наклониться. Когда покупатели снова оказались в поле видимости, лысый жевал извлеченную из кармана шоколадку, откусывая куски так жадно, словно не ел по меньшей мере год. Наташа выставила бутылки на прилавок, солнечные очки наклонились к ним, осмотрели придирчиво и сказали, явно с трудом сдерживая смех: