Том Холланд - Спящий в песках

– Хвастливое заявление, – молвил Гарун, протянув руку над жаровней и приставив острие меча к сердцу своего противника. – Надеюсь, оно хотя бы помогло тебе должным образом подготовиться к смерти.

Жрец – и это не укрылось от аль-Вакиля – напрягся. Слегка надавив мечом, полководец несколько раз взмахнул рукой и, разогнав дым, впервые по-настоящему рассмотрел скрывавшееся за дымовой завесой, напрочь лишенное выражения лицо. Яркий, холодный, как лунный свет, взгляд встретился с взглядом Гаруна, и воин подумал, что когда-то этот человек, наверное, был красив. Но ныне жрец выглядел устрашающе безобразно, ибо не имел ушей и на месте его носа зияла дыра.

– Смерть... – прошептал жрец, неожиданно улыбнувшись, и Гарун заметил, что на лбу его выступили бусинки пота. – Я почти забыл о том, что она вообще существует. Внезапно он выкрикнул какую-то непонятную фразу – не то молитву, не то заклинание – и всем своим весом навалился на меч, словно стремясь, чтобы клинок скорее пронзил его сердце.

– Тии... – прошептал жрец, а потом надрывно выкрикнул то же самое слово: – Тии!

Он рухнул прямо на жаровню. Емкость с черной жидкостью перевернулась, угли разлетелись по всему помещению.

Гарун попятился, но черные брызги все же запачкали его плащ. Правда, на первый взгляд они не оказали никакого воздействия, тем паче что скоро ему стало не до какой-то там липкой жижи. Тело жреца у его ног уже превратилось в кучку пыли, медленно оседающую в лужице крови, а по помещению начинал распространяться огонь. Языки пламени поднимались все выше и выше, но Гарун медлил, ибо заметил, что кровь, собравшись ручейком, быстро потекла в дальний, сокрытый играющими тенями конец зала Вспомнив совет жителей Ирама, позволивший ему не заблудиться в пустыне и найти роковой город Лилат-ах, он двинулся по кровавому следу, намереваясь найти идола.

И действительно увидел его – у дальней стены. Но по мере приближения к идолу аль-Вакиль почувствовал, как мужество покидает его и душу охватывает необъяснимый страх, тем более странный, что темные тени скрывали истукана, позволяя различить лишь силуэт.

Досадуя на себя, Гарун подхватил горящую головню и, шагнув к идолу, поднес источник огня к его лицу. И опешил.

Никогда в жизни не видел он столь совершенную и прекрасную женщину. Изваяние было изготовлено с невероятным мастерством: мрамор казался нежнее, чем живая кожа, а при взгляде на сочные, теплые губы возникало непреодолимое искушение припасть к ним в поцелуе. Дабы совладать с собой, праведный воитель закрыл глаза и потряс головой, а когда вновь поднял веки, увидел то, чего не было раньше: изогнутые в жестокой улыбке губы. Идол словно насмехался над Гаруном, безмолвно намекая на тайны, слишком ужасные, чтобы заговорить о них вслух, и на пороки, чудовищностью своей превосходящие все, доступное воображению смертного. Даже золотой головной убор статуи, казалось, сулил смерть, ибо на нем красовалось изображение плюющейся ядом кобры. На миг Гарун почувствовал себя беспомощной добычей, угодившей в смертельную западню: его обуревали странные мысли и желания, о существовании каковых полководец доселе даже не подозревал. Все ближе и ближе склонялся он к ярким, чувственным губам, ощущая, как постепенно лишается собственной воли... Наконец он закрыл глаза и коснулся губами ее уст.

В тот же миг аль-Вакиль в ужасе отпрянул и поспешно вытер рот. Статуя оказалась холодной и влажной, и у него осталось ощущение, словно он и правда поцеловал змею. Вне себя от отвращения, Гарун рубанул по изваянию мечом и сбросил идола на землю.

Языческая богиня продолжала загадочно улыбаться, но чары рассеялись, уступив место омерзению. Теперь Гарун заметил, что плиты пола, на которые она упала, мокры от крови, красными ручьями стекавшейся к идолу. А вокруг плясали окрашенные в тот же кровавый цвет языки пламени.

Аль-Вакиль обратил свой взор на поверженную статую. Под парализующим взглядом идола рука его на миг замерла, но уже в следующее мгновение он содрогнулся и изо всех сил ударил мечом. Голова богини отлетела от туловища и покатилась по полу, но воин не успокоился: настигнув ее, он нанес второй удар и стер с уст злобную, исполненную тайны улыбку. Лишь после этого Гарун повернулся и по коридору, стены которого уже охватил поднимающийся к крыше огонь, а пол заливала кровь, побежал к выходу из храма.

Появившись пред своими воинами, он отдал приказ:

– Повелеваю сжечь город вместе со всеми мертвецами, разрыхлить землю и засыпать место, где он стоял, солью. Пусть ничто не напоминает о том, что некогда здесь находился Лилат-ах, Город Проклятых.

Он повернул коня, выехал за ворота и долгое время смотрел с ближнего холма на то, как адское пламя пожирало стены, пирамиды и алебастровые купола. Наконец город выгорел дотла: от всего его грозного великолепия осталось лишь черное пепелище.

– Дело сделано, – прошептал Гарун. Склонив голову, он произнес молитву, после чего добавил: – Клянусь, никогда больше не совершу я подобного кровопролития.

С этими словами воитель извлек из ножен свой меч и переломил клинок надвое.

В тронном зале халифа аль-Хакима Гарун аль-Вакиль склонился перед престолом в низком поклоне.

– Во исполнение твоего приказания, о повелитель правоверных, я уничтожил город Лилат-ах, так что от сего вместилища зла и бесчестия не осталось ни единого кирпича. Сокровища, отнятые у нечестивцев, были навьючены на множество верблюдов и доставлены в Каир, дабы ты мог использовать их на благие дела, на заботу о сирых и убогих.

– О сирых и убогих? – Халиф поднял бровь. – Вот уж не думал, полководец, что ты стал таким сострадательным.

– О халиф, я служу тебе наилучшим образом, служа твоему народу.

– Ты служишь мне наилучшим образом, сражаясь в моем войске.

Гарун склонил голову и извлек из-под плаща обломки меча.

– Что это значит? – требовательно вопросил халиф.

– О повелитель правоверных, я поклялся страшной клятвой, что более не стану проливать кровь смертных.

И опять халиф поднял бровь.

– В таком случае, – промолвил он вкрадчивым тоном, – следует подыскать тебе достойное... высокое место.

– О повелитель, более всего мне хотелось бы предаться изучению премудрости древних, дабы, постигнув волшебство ангелов, я с соизволения Аллаха смог бы возвращать жизнь, так же как до сих пор сеял смерть.

Долгое время халиф сидел молча, потом вскочил на ноги и подошел к окну, выходившему в сторону ворот. Над тремя воротами все еще маячили мертвые, тела, точнее, обглоданные стервятниками и воронами скелеты. Кол над ближними, четвертыми, воротами оставался пустым. Халиф резко вздрогнул и в неожиданном гневе вскричал: