Лорел Гамильтон - Сны инкуба

Я медленно повернула голову, потому что ничего другого сделать не могла. Я заставила себе повернуться вопреки страху и взглянуть на Натэниела. У него глаза так раскрылись, что сверкали белки, и он хватал ртом воздух, будто не мог продохнуть. Будто его душил страх.

Дамиан лежал у меня на коленях как мёртвый. Глаза его закрылись, и он не дышал. И сердцебиения не слышно было. Пришла мысль: «Она забрала то, что дала ему», — но вслед за этой мыслью пришла другая: «Он мой. Я заставляю биться его сердце. Я заставляю кровь течь по его жилам. Он мой. Не твой. Больше не твой. Мой».

Пальцы Натэниела впились мне в руку, будто чья-то невидимая рука душила его, заставляя ловить ртом воздух. Я встретила его полный ужаса взгляд и попыталась назвать по имени, но не могла издать ни звука. Я пыталась призвать силу, но не могла думать. Страх похитил мои мысли, логику, силу… нет, в самой глубине души я знала, что это не так. Она обыкновенный вампир. Просто вампир. Я — некромант. Она со мной так сделать не может. Отчасти я в это верила, но больше всего была занята тем, чтобы сделать вдох.

Если бы мне хватило воздуху, я бы закричала. Не от страха — от досады, от бессилия. Я не знала, как с этим бороться. Она не пыталась пометить кого-либо из нас как слугу, или соблазнить, или подчинить. Она просто посылала страх как невидимый ветер, чтобы он убил нас, если сможет. Сможет или нет — ей было все равно. Я не ощущала никакой злобы, никаких вообще сильных эмоций, кроме страха, а страх был послан. Сама она ничего не чувствовала. Совсем ничего.

Как бороться против ничего, я не знала. Не знала, что делать. Мы умирали, и я не знала, что делать.

Глава двадцатая

В голове прозвучал голос Жан-Клода:

— Ma petite…

Но страх взмыл вверх и накрыл его слова. Я знала, что он что-то мне мысленно говорит, но не могла понять. Страх заглушал его, как одна радиостанция заглушает другую. Слова были как призрачные звуки далёкой радиостанции, а слышать, ощущать я могла только страх от Моровен.

Натэниел свалился на меня, с открытым ртом, хватая воздух, ставший вдруг слишком густым для дыхания. Я умру — это одно дело, но мной не ограничится. Натэниел и Дамиан лежали у меня на коленях, и волосы их переплелись тёмными и светлыми лентами.

Грегори присел напротив меня — я почти забыла, что он здесь. Обычно мне трудно было понять выражение его лица, когда он в облике леопарда, но это выражение я поняла. Даже сквозь мех и жёлтые кошачьи глаза проступал голод. Не вожделение, а голод. Он сказал, порыкивая:

— Они пахнут как еда.

— Я знаю.

Голос Ричарда, и я повернулась к нему. Протянула руку. Однажды он вытащил нас из памяти Дамиана, может быть, он сможет это сделать опять.

Он глядел… недовольно, зло. Я стала опускать руку, но он подхватил её в последнюю минуту — взял мою руку в свои. В тот же миг появился запах леса, мускуса, меха. Страх чуть отступил, как волна прибоя, но уже нарастала следующая волна, и знаешь, что она вот-вот придёт.

Я могла уже говорить, и я сказала:

— Помоги.

Зазвучал голос Жан-Клода, отталкивая страх настолько, что я могла расслышать слова.

— Ты должна вызвать ardeur, ma petite, должна. Она не понимает, что такое чистое вожделение без боли и ужаса. Воспользуйся нашим Ричардом, и я смогу соединить свои силы с твоими, и мы её победим.

Я глядела в лицо мужчины, которого Жан-Клод так небрежно назвал «нашим», и знала, что это не так. Я чуяла восхитительный запах мускуса, покой сосновой подстилки и опавших листьев, но выражение его лица спокойным никто бы не назвал. Карие глаза были полны откровенной, дрожащей злобы. Касаясь его руки в такие минуты, я обычно чувствовала, как пляшет по коже его злость, но сейчас — нет. Я ощущала только силу Моровен, нависшую надо мной как буря. И единственная эмоция, наполнявшая меня, это был ужас.

— Ma petite, ты меня слышишь?

— Да, — сумела я шепнуть.

— Так что же тебе не нравится?

Хотелось мне спросить: так что, мне валить Ричарда на пол и насиловать? Но сумела я сказать одно:

— Не могу. Не могу.

— Не можешь — что, ma petite?

— Не могу кормиться от Ричарда.

Это казалось глупо — говорить это вслух, глядя в это красивое и разозлённое лицо, но я не могла сосредоточиться, чтобы произнести это молча. И так трудно было говорить.

— Ричард согласился, ma petite.

Я затрясла головой:

— Не верю, он злится.

Ричард стал с виду ещё злее, но произнёс — вслух:

— Жан-Клод говорит правду, Анита. Я согласился питать ardeur.

Лицо его потемнело и кривилось от злости. Он согласился, но очень нехотя. Если на то пошло, то и мне не хотелось. Не хотелось мне снова ходить по этой метафизической дорожке. Мы так старались отделиться друг от друга, а секс с Ричардом снова свяжет нас вместе. Я этого не хотела, не думала, что моё сердце переживёт ещё раз разбиться. У человека в сердце кончаются запасы клея, и разбитое остаётся разбитым.

— Я не могу удерживать страх Моровен вечно, ma petite. Ты должна действовать, пока моя сила не подломилась и не погубила нас всех.

— Тебе легко говорить, — сказала я почти своим обычным голосом — не придыхающим от ужаса, но с тонким сарказмом. — Не твоя лилейная задница на крючке.

— Если бы я мог к тебе прилететь, я бы прилетел, но сейчас светлый день, и я не могу. Вы с Ричардом должны это сделать, я уже проигрываю Моровен. Я чувствую, как все ближе подступает её кошмар, и когда он подойдёт слишком близко, я сбегу спасаться в надежде, что к наступлению темноты ещё останется, что спасать. Но если вы с Ричардом поступите именно так, как я боюсь, то темнота настанет слишком поздно — для Дамиана, для Натэниела, и если ты не переживёшь гибель своего слуги и своего зверя, то и мы с Ричардом можем не увидеть следующий восход луны. Неужто так ужасно кормиться от Ричарда, ma petite? Это действительно участь хуже смерти?

Если так ставится вопрос, то нет, но… а, черт побери! Почему всегда все приходит к сексу? Почему никогда не бывает другого способа драться?

Жан-Клод ответил у меня в голове:

— Потому что мы можем сражаться лишь теми средствами, которыми располагаем. Я — инкуб, ma petite, и соблазнять — и моё проклятие, и самая большая моя сила. Если бы у меня была другая магия, я бы предложил её тебе, но я знаю только то, что знаю. И это почти все, что я знаю.

— Если у тебя единственный инструмент — молоток, то любая проблема начинает выглядеть гвоздём, — сказала я.

Жан-Клод начал что-то спрашивать, но его смело в сторону. Все смело в сторону волной ужаса. Сердце заколотилось в горле, будто я проглотила живую рыбу. Кожа похолодела от ледяной силы Моровен. Страх, неодолимый страх.

Ричард отдёрнул руку, отодвинулся от меня, и я не могла теперь понять выражения его лица. Это не была злость.