Евгения Грановская - Никто не придет

Отчеты были жутковатые. Но они дали Маше ответ на один из мучивших ее вопросов. Просматривать папки пришлось бегло, но Любимова поняла, что в Хамовичах начиная с тысяча девятьсот девяносто пятого года люди слишком часто умирали от кровоизлияния в мозг. Причем это касалось людей и старых, и совсем еще молодых.

В 1995-м смерть от кровоизлияний прокатилась по Хамовичам, подобно цунами. В списке фигурировали одиннадцать человек, из них двое – дети.

В 1996 году таких смертей было девять. В 1997-м – семь. В 1998-м – снова одиннадцать. С годами статистика не претерпевала больших изменений.

Маша продолжила изучение тетрадей. В одной из них она обнаружила множество газетных вырезок, одни были приклеены к страницам, другие – сложены между страниц. Маша, держа фонарик левой рукой, правой принялась листать страницы и разворачивать газетные вырезки.

Здесь было несколько интервью с доктором наук Львом Львовичем Рутбергом. Цитаты из интервью были вынесены в заголовки и отдельные выноски, выделенные жирным шрифтом: «КОГДА-НИБУДЬ МИР БУДЕТ ЛЕЖАТЬ У НОГ УЧЕНЫХ». «ИСТИННЫЕ ХОЗЯЕВА МИРА – УЧЕНЫЕ!» И тому подобное.

К некоторым статьям прилагались фотографии Льва Рутберга. Несмотря на то что газетные страницы пожелтели, снимки сохранились хорошо. Он в самом деле был очень похож на своего брата-бизнесмена, но лицо его было утонченнее, в глазах, упрятанных за стекла очков, было больше блеска и азарта. На одной из фотографий Рутберг, одетый в белый халат, пожимал руку какому-то чиновнику в костюме-тройке.

Другая фотография, очень старая, еще советских времен, запечатлела сразу двух братьев. Они подписывали какой-то документ, и оба выглядели довольными. Илья Львович Рутберг был одет в деловой костюм и аккуратно причесан. Сжимая в пальцах правой руки ручку фирмы «Паркер», другой рукой он показывал фотографу знак «о’кей» и смеялся. Лев Рутберг, одетый в белый халат, ставя под документом свою подпись, был более сдержан, но на его красивом лице тоже лежала печать довольства, а глаза, спрятанные за стекла очков, улыбались.

Маша просмотрела еще несколько страниц. Здесь были статьи, рассказывающие о сооружении водохранилища. «Очередной трудовой подвиг советских людей! Строительство плотины началось в 1990 году и, как рапортует начальник стройки, будет ударно закончено через полтора-два года!..»

Маша скользнула взглядом по этим заметкам и перелистнула еще несколько страничек. Потом еще… И еще… Статьи про Рутберга, про водохранилище, в одной статье вскользь был упомянут консервный завод, в другой сообщалось об открытии завода минеральной воды… Потом она увидела пару вырезок, посвященных гибели Киры Рутберг…

Маша перевернула еще одну страницу, и взгляд ее упал на маленькую вырезку, пожелтевшую и очень затертую. В ней сообщалось о том, что егерь Егор Демидов и его шестнадцатилетний сын Иван погибли при пожаре.

Маша читала строку за строкой, впитывая информацию.

«Сгорели в собственном доме… Пожар возник вследствие короткого замыкания… Во время городского праздника… Люди пытались оказать помощь…»

Маша перечитала эти строки несколько раз. Затем отняла взгляд от страницы и задумалась.

«В тот день люди праздновали День города, – вспомнила она слова Ильи Львовича Рутберга. – Как я уже говорил, в то время наш поселок еще считался городом. Люди пили от радости, мой брат – от горя. Они готовились к новой жизни, он – доживал свои последние минуты… Горькая ирония судьбы…»

Тысяча девятьсот девяносто пятый год представлялся Маше чем-то вроде отправной точки всех последующих событий, как положительных, так и жутких. Значит, было что-то такое, что связывало все эти события воедино. Убийство Киры Рутберг, гибель егеря Демидова и ученого Рутберга. Даты на надгробиях… Водохранилище…

Из задумчивости Машу Любимову вывел звук проезжающего мимо автомобиля – урчание мотора, шелест шин.

Пора было поспешить.

Она аккуратно сложила тетради на полки, стараясь не нарушить порядок. Затем повернулась и быстро выскользнула из кирпичного сарайчика. Дверь за собой она просто защелкнула.

4

Полицейская машина едва не сбила Нину Чадову с ног. Девушка отпрыгнула в сторону и сердито крикнула:

– Смотрите, куда едете!

Затем повернулась и быстро зашагала по темной, едва освещенной фонарями улице по направлению к лесу.

Сидевший в машине майор Воробьев снял фуражку и бросил ее на заднее сиденье, затем высунул голову в окно и позвал:

– Нина!

– Чего вам?

– Остановись!

Нина продолжала идти.

– Да остановись, говорю!

– Зачем? – огрызнулась она через плечо.

– Есть разговор. Да постой ты, чертяка!

Нина остановилась, резко повернулась к машине и крикнула:

– Ну, что вам всем от меня надо?

– Сядь в машину, – спокойным голосом приказал майор Воробьев.

– Зачем!

– Садись, говорю! Или хочешь, чтобы я надел на тебя наручники и сунул в машину насильно?

– Вы не имеете права!

– Да ну?

Несколько секунд полицейский и девушка смотрели друг другу в глаза. Потом Нина отвела взгляд и нехотя зашагала к машине. Майор распахнул перед ней дверцу.

– Забирайся.

Нина села рядом с Воробьевым и насупилась.

– Что так поздно делаешь на улице? – осведомился майор Воробьев.

– Не ваше дело, – огрызнулась Нина.

Он нахмурился.

– Ты мне, дочка, не хами. Лучше скажи: тебе не стыдно?

– Чего?

– Накрасилась, как городская проститутка. И юбку напялила выше колен. Не боишься задницу-то простудить?

– Моя задница – что хочу, то и делаю.

Майор Воробьев усмехнулся:

– С этим не поспоришь. Давай-ка пристегнись.

– Зачем?

– Затем, что правила требуют. Пристегнись, сказал!

Нина строптиво фыркнула, но подчинилась. Воробьев тронул машину с места.

– Куда мы едем? – спросила девушка.

– Туда, где тебя ждет твой суженый.

Нина округлила глаза от изумления:

– Кто-о?

– Твой сводный брат Степка. Ты ведь шла к нему на свидание?

Нина справилась с изумлением, покачала головой и проговорила с желчной усмешкой:

– Это вы что-то попутали, дядь Вить.

Майор Воробьев дружелюбно улыбнулся.

– Я обо всем знаю, дочка. О том, что ты в него втюрилась, да и он… Если хочешь знать мое мнение, ничего страшного в этом нет, вы же не кровные брат с сестрой. Я желаю вам обоим счастья, поэтому хочу помочь. К тому же… Степка сам попросил меня.

Лицо Нины снова вытянулось от удивления.

– Степа вас попросил?

Майор кивнул:

– Угу. И не смотри на меня такими глазищами. Степан – мой крестник. Я всегда говорил, что, если у него возникнут трудности, он может ко мне прийти. И он пришел. Скажу прямо: я не одобряю ночных встреч вдалеке от дома. Но надеюсь, что все это закончится веселой свадьбой.