Челси Ярбро - Хроники Сен-Жермена

— Если хотите. Это скучно, так что можете уйти, когда надоест.

Темные проницательные глаза мельком скользнули по напряженному личику и тут же вернулись к клавиатуре. Выбрав камертон с вибрацией «ре», настройщик легким ударом привел его в действие и поднес к открытой крышке древнего инструмента, прислушиваясь к резонансу. Он работал быстро, ловко закручивая колки и методично повторяя процедуру для каждой из клавиш.

— То, что вы делаете, это трудно? — спросили его, когда зазвучало «фа».

— Трудно? Нет, с набором таких камертонов довольно легко. Я мог бы обойтись и без них, но времени жалко. Не очень-то просто держать в голове все эти обертоны. — Отвечая, мастер не отрывался от дела. Узкие умелые пальцы уже колдовали над нотой «соль».

— У вас идеальный слух? — Наблюдательница пришла в восторг. — Я таких людей еще не встречала.

— Да? — Франциск поднес вибрирующую подкову к деревянной панели, и по салону разнесся громкий, сверхъестественно чистый звук. — Эта нота — ключевая для данного инструмента, и потому он откликается на нее с большим удовольствием, чем на другие.

В голубых глазах засветилось благоговение.

— Вот это да!

— Ничего особенного, простое физическое явление, — сухо откликнулся мастер. «Что с этой девочкой? — спросил он себя. — С виду ей лет восемнадцать, но поведенчески она сущий ребенок. Может, и вправду бедняжку долго мучила какая-то хворь? Или другая болезнь, не относящаяся к разряду телесных?» — У всякого инструмента есть своя резонансная нота. В древности их считали магическими.

— Неужели? Как удивительно! — Голос девушки вдруг задрожал.

— Что-нибудь случилось, мисс…

— Харпер. — Бледные щечки вновь испятнало смущение. — Эмили Харпер.

— Рад познакомиться, мисс Харпер, я — Эр-Джей Франциск. — Он с нарочитой торжественностью протянул ей правую руку.

Эмили подалась вперед, но задержала ответный жест, ибо в салон вошел незнакомец. Высокий, худой — и тоже в костюме черных тонов, делавшем, впрочем, его облик не элегантным, а театрально-зловещим. Ярко-красные губы вошедшего кривились в усмешке, свойственной людям, привыкшим посматривать на окружающих свысока.

— Надеюсь, я вам не помешал? — равнодушно произнес он красивым и хорошо поставленным баритоном.

— Нисколько, — заверил его музыкант. — Я почти закончил настройку. Мы с мисс Харпер беседовали о капризах клавишных инструментов. Могу ли я чем-нибудь вам помочь? Если вы голодны, ужин уже в разгаре.

Мужчина слегка вздрогнул.

— Голоден? Нет. Я ищу мистера Роджерса. Вы не знаете, где он может быть? — Незнакомец обвел салон внимательным взглядом, словно подозревая, что мистер Роджерс прячется где-нибудь тут.

— Он должен быть в кухне. Он всегда там, когда идет ужин, — приветливо ответил маэстро. — Подождите минут десять — двадцать.

— Нет, — возразил незнакомец. — Мне надо видеть его прямо сейчас.

Эмили Харпер крепко стиснула руки. Глаза ее стали синими от тревоги. Она вся подергивалась, быстро, порывисто, словно пытаясь стряхнуть невидимые оковы.

— Мисс Харпер, — ровно сказал Франциск. — Я отправляюсь на кухню, чтобы позвать мистера Роджерса к этому господину. Вы не хотите прогуляться со мной? — Он подхватил со скамьи шерстяную черную блузу и, прежде чем облачиться, аккуратно огладил каждый рукав, потом размеренно и педантично взбил черный артистический галстук с широкими, свободно болтающимися концами. Взгляд девушки выражал бесконечную благодарность.

— Да. Хочу. Даже очень.

Франциск посмотрел на долговязого незнакомца.

— Если вы подождете в вестибюле у стойки, мистер Роджерс вскоре к вам подойдет. Это все, что я могу сделать для вас, мистер…

— Лорпикар, — ответил тот. — Коттедж тридцать три.

— Ясно. — Франциск повел перепуганную девушку к выходу. Уходя, он чувствовал, что мистер Лорпикар сверлит взглядом его затылок, и потому оглядываться не стал, вопреки разбиравшему его жгучему любопытству.

Джим Саттон появился в салоне поздним вечером нового дня. Костюм журналиста, как всегда, был очень строгим, контрастируя с его лицом, напоминавшим мятую простыню. Он помахал рукой музыканту и сел у стойки, дожидаясь, когда стихнут тихие, чуть жужжащие звуки старого доброго клавесина.

— Рад видеть вас, мистер Саттон, — сказал бармен с неподражаемым южным акцентом. — Антильский ром и сок лайма, а?

— И я рад вас видеть, Фрэнк. И рад, что вы помните мои вкусы. — Хотя по традиции репортерская братия любила приналечь на бурбон, Джим Саттон отдавал предпочтение рому. И с удовольствием выложил десятидолларовую банкноту, когда ему подали этот напиток — в квадратном стакане, с небольшим количеством сока и щедрой порцией льда. — В восемь шепните мне, что утро уже наступило.

— Конечно, мистер Саттон, — улыбнулся бармен и поспешил на призывы миссис Эммонс.

Джим Саттон допивал второй коктейль, когда на табурет рядом с ним опустился мужчина в черном.

— Мне понравилась ваша игра, — сказал журналист вместо приветствия.

Тот, к кому он обратился, пожал плечами.

— Это Гайдн, пропущенный через Эллингтона.

— Деревня в восторге. — Джим уронил руки на стойку и оглядел салон. — В этом году народу прибавилось. Мы процветаем, не так ли?

— Процветаем. — Франциск взял с разменной тарелки десятидолларовую банкноту и засунул ее в карман журналиста. — Фрэнк, — сказал он вполголоса, — мистер Саттон сегодня мой гость. Пришлите счет мне.

— Ясно, Франциск, — донеслось с другого конца стойки.

— Вы против титулов? — вскинулся Джим.

— Я их, так скажем, не поощряю. — Франциск заглянул репортеру в глаза и мало обрадовался тому, что увидел. — Ну, как дела? — спросил он, почти не нуждаясь в ответе.

— Ни минуты покоя, — пробормотал Саттон, отодвигая стакан. — В этом году… Господи, столько событий. Массовые убийства в Детройте, культовые преступления в Хьюстоне, радиация в Сент-Луисе, а тут еще денверские делишки. Я никогда не думал, что после Вьетнама меня можно чем-то пронять.

Сосед его ничего на то не сказал, но приготовился слушать. Однако Джим Саттон заговорил лишь минут через пять.

— Есть мнение, что репортеры — хладнокровные сукины дети. И это, в общем-то, правда, ибо так легче. Иначе просто свихнешься, глядя на дюжину аккуратно выпотрошенных мертвецов, провалявшихся пару недель в прибрежной речной глине! Или когда тебя обступают монстры, облученные по вине некой сволочи, проморгавшей утечку в реакторе! Знаете, какие жуткие формы принимает порой лучевая болезнь? А газетные боссы, которые в журналистике ни уха, ни рыла, только и требуют материалов похлеще, чтобы рекламодатели валили к ним валом! Такое дерьмо. — Подошедший Фрэнк принес полный квадратный стакан и неприметным жестом убрал со стойки пустой. Джим Саттон, вздохнув, приложился к коктейлю. — Университет Лелланда предлагает мне место. Три года назад я бы послал их подальше, но сейчас…