Джеффри Барлоу - Северные огни

— Бластер, мальчик мой, созывай скотину.

Мистер Хокем собирался было добавить «в последний раз», но так и не смог выговорить роковых слов.

Бластер, внимательно изучающий чужаков из-под засаленных вислых полей шляпы, просьбу дяди словно не расслышал.

— А куда вы, к примеру, направляетесь? — громко осведомился он.

Мистер Хокем, что теребил и мял в руках шляпу, на мгновение прервался, глянул на племянника и вновь сосредоточил все свое внимание на Самсоне Хиксе.

— Как я понял, сэр… ну, из предыдущего разговора… вы скорее всего подадитесь на юг, — дерзнул предположить он. — а что… э-э-э… оно так и есть?

Мистер Хикс не видел вреда в том, чтобы ознакомить собеседника с подробностями.

— Приказ гласит: на юг, в город под названием Вороний-Край. Вам знакомо место под названием «Странные странности»?

От стоической невозмутимости мистера Хокема не осталось и следа. На мгновение коренастый коротышка словно утратил дар речи; такого ответа он явно не ждал. Потрясенный Бластер выступил вперед и встал рядом с дядей воздвигнувшись над ним подобно ангелу-хранителю, оберегающему земного подопечного. (Вот только что-то не встречались мне ангелы-хранители с таким раззявленным ртом и огромной фетровой шляпой с вислыми полями!)

— Это ж зверинец! — возопил Бластер с таким ужасом, как если бы судебный исполнитель произнес слово «скотобойня».

Мистер Хикс ободряюще закивал, потирая руки и улыбаясь, по его мнению, весьма сочувственно; ибо он имел все основания подозревать: хотя он и его подручные были встречены относительно миролюбиво, ситуация вот-вот изменится к худшему.

— Да-да, — подтвердил он, — зверинец. Весь из себя такой процветающий и очень даже известный. Там согласились взять вашу скотину, и за хорошие деньги, между прочим.

— Им в зверинец нельзя! — запротестовал Бластер, негодующе качнув фетровой шляпой с вислыми полями.

Мистер Хикс снова улыбнулся и воздел руки, давая понять, что обсуждать тут, в сущности, нечего.

В этот момент худощавый юнец с тонкими усиками встал за спиной у Самсона Хикса, так что помянутые четверо джентльменов образовали своего рода живую картину: с одной стороны — коренастый коротышка в клетчатом жилете, над которым возвышался долговязый племянник, с другой стороны — бодрячок в брюках в мелкую полосочку и в дымчатых очках, коего поддерживал кислолицый юнец с рапирой. В нескольких шагах от них Чугунный Билли завороженно наблюдал за происходящим, массируя бороду, а мистер Пилчер лениво покуривал трубочку.

Мистер Хокем собирался уже что-то сказать приезжим, однако, по-видимому, передумал и вместо того обратился к племяннику тоном, исполненным достоинства и смирения:

— Созывай скотину, сынок.

— Ни за что! — поклялся Бластер, снова воинственно встряхивая шляпой.

— Это была честная, справедливая сделка, — проговорил мистер Хокем. — Справедливая и добросовестная. Два честных человека заключили честную сделку, оба — с самыми благородными намерениями. Это была азартная игра, и мы ее проиграли. Мой отец — а ведь некогда дело принадлежало ему — поступил бы точно так же и не иначе; ведь он был человеком порядочным. Старый скряга доверил нам свои деньги, мальчик мой. И имеет полное право требовать возврата. Так что созывай скотину.

— Вот именно — а ну, созывай! — рявкнул мистер Рук, свирепо выглядывая из-за плеча Самсона.

Дерзкий окрик еще звенел в ушах мистера Хикса, а по щекам его уже разливался яркий румянец.

— Спокойно, Джозеф, — предостерегающе молвил он, оборачиваясь к легкомысленному юнцу. Дымчатые стекла очков сместились с мистера Хокема к Бластеру — и снова назад.

— Созывай! — настаивал мистер Рук, нимало не устрашенный. — Терпеть их не могу. Ненавижу их всех! Мерзкие твари! Здоровущие, вонючие, отвратительные чудища! Вымирающая порода — туда им всем и дорога, скажу я вам!

— Быть может, кто-то вскорости и вымрет, да только не животина, — парировал Бластер, неистово встряхивая шляпой.

Молодой мистер Рук взялся за рапиру.

— Зови их, ты, жердь долговязая! — прошипел он.

— Джозеф! — громко и строго одернул его Самсон. — Извольте вести себя достойно, сэр, а ругательства, будьте так добры, приберегите для себя самого!

И мистер Хикс вновь обернулся к мистеру Хокему, изо всех сил стараясь держаться с профессиональной невозмутимостью.

— Мистер Рук — человек горячий, сами видите… очень уж своему делу предан. Благородный соперник, что и говорить! Однако приходится признать, друг Хокем, что в его словах есть некая толика истины. Да-да! Не то чтобы мистер Хикс был согласен с ним целиком и полностью, заметьте, — но, учитывая, что дороги расчистили и в обиход вошли кареты… Право же, нельзя не признать, что сегодня потребность в этих существах довольно мала. Их дни миновали. Однако не воспринимайте это как личную обиду, напротив! Воспринимайте как… как своего рода любезность. Да-да! Что за новые возможности открываются перед вами теперь, когда от животных вас избавили!

В ледяном молчании мистер Хокем и его племянник пытались осмыслить эти комментарии. Выказав перед лицом неудачи самообладание, воистину изумительное, мистер Хокем, пожалуй, теперь имел все основания пересмотреть свою позицию, а Бластер, первоначальный задор которого поугас, с вызовом поглядывал слезящимися глазками на мистера Хикса и мистера Рука, но от речей воздерживался. Аккуратно поддернув и оправив на себе клетчатый жилет, мистер Хокем выставил вперед подбородок и глянул мистеру Хиксу прямо в дымчатые стекла очков.

— Созывай скотину, сынок, — приказал он племяннику, не отрывая глаз от Самсона. — Зови, говорю.

Бластер послушался не сразу — он продолжал наблюдать за неприятелем, в частности за мистером Руком, чьи пальцы по-прежнему сжимали рукоять рапиры, хотя на плече юнца ныне покоилась сдерживающая рука очень мрачно настроенного Билли.

Вислые поля шляпы вновь колыхнулись из стороны в сторону, и Бластер, бурча себе под нос, бегом бросился к дому. Вскоре он возвратился с гигантской вытянутой дудкой или свирелью, почти пяти футов в длину и очень грубо сработанной. Не глядя на судебных исполнителей, юноша побрел через поле к некоему определенному месту на небольшом расстоянии от дома и, оказавшись там, остановился и поднес инструмент к губам. Жалобный напев чужакам показался жутковатым и завораживающим; ничего подобного они в жизни своей не слышали. Заунывная мелодия звенела в горном воздухе, разливаясь вверх и вниз по долине и утекая в холмы. И огромные валуны — лохматые рыжие мастодонты, — где бы они ни находились, поднимали головы, едва заслышав зов. Спустя несколько секунд земля уже содрогалась от тяжелой поступи громотопов, шагающих к дому со всех концов.