Олег Гладов - Смех Again

Прозвище, данное Лидой, приклеилось, а затем стало и именем. Так и жил новый Ануфрий, разводя своих пчёл и собирая мёд. Хлеб он пёк сам. К невестам окрестным интереса не имел. Но одинокие бабульки к нему присматривались. Мужчина, вроде, справный, хозяйственный, сурьёзный. Хотя молчаливый больно уж. Слова лишнего не услышишь. Говорит немного и по делу только. Потому не знал никто, как к нему относиться. В магазин — за спичками, батарейками и вообще по мелочи — приезжал раз в месяц, на тарахтящей двухместной «инвалидке». Летом выпивал из бочки у почты кружку пива, заходил в аптеку, в парикмахерскую, потом в свою тарахтелку — и до первого воскресенья следующего месяца.

На почту он никогда не заходил. Да и незачем было: сам Ануфрий писем никому не отправлял, да и ему (в чём могла поклясться любая из трёх почтальонш деревни Уткино) ни одного за пятнадцать лет жизни в этих местах никто не присылал.

Генка попал на пасеку случайно, приехал с дедой купить мёда, и был заворожен видом сотен ульев, тяжёлым жужжанием и плотным запахом. Он выпросил у Ануфрия книгу «Азбука пчеловода» и пытался завести пчелиную семью сам. Приезжал советоваться. Помогал по мелочам, с удовольствием надевая на голову шляпу с защитной сеткой.

И в конце концов Ануфрий, которому понравился этот напористый чёрный пацанёнок, предложил, так сказать, пройти практику. Теперь, четыре года спустя, Генка был равноправным партнёром Ануфрия, имел долю от проданного мёда и знал всё, что знал его учитель.

Совсем недавно Ануфрий позвал Генку и сообщил, что «если вдруг чего», — пасека перейдёт в наследство ему, Геннадию Мишину.

— Если вдруг чего? — переспросил ученик.

— Всякое бывает… — ответил Ануфрий. — А мне уже не пятьдесят и даже не шестьдесят, Генок…

Так Генка узнал, что у него есть наследство. Да ещё и какое.

За время пути на пасеку я успел выкурить шесть сигарет и три раза стукнуться башкой о боковое стекло: дорога такая, будто её специально готовили для мотокросса в классе «эндуро». Ухаб на ухабе. После дождя тут только на Тольчиной «Кадживе» проедешь.

Но дождя не было. Не было с начала мая. Что могло серьёзно повлиять на урожай мёда в этом году. Ибо вся растительность выгорала. Поэтому маленьким полосатым сборщицам приходилось летать дальше обычного: в болотистые сырые низины…

Мы подъехали и почти сразу заметили Генку. Он, одетый в одни красные спортивные трусы, таскал вёдрами воду и поливал небольшой огород, разбитый перед небольшим же бревенчатым домом. В тени ковырялись несколько кур и лежала, высунув язык, здоровенная немецкая овчарка. Она, заметив нас, пару раз гавкнула: мол, Ахтунг, хозяин, смотри, кто это там?

Генка обернулся и направился к нам.

— Чё такое? Медку хапнуть захотелось? — спросил он, улыбаясь и пожимая нам руки.

— Не-е… — ответил я. — Сначала покажь шишки с кулак размером.

— Легко, — сказал он, — полью помидоры и покажу… Квасу хочешь?

Он вручил нам с Тольчей холодную трёхлитровку прямо из погреба, усадил за стол под навесом и продолжил работу. Я выкурил пару сигарет, выпил квасу. Глаза начали потихоньку слипаться — спал я ночью всего-то часа три. Я положил руки на стол, голову пристроил сверху и, слыша жужжание пчёл, уже видел начальные титры сна, когда

(Бз-з-з!!! Бз-з-з!!! Бз-з-з!!!)

подскочил, словно меня ударило током.

В правом боковом кармане шорт что-то вибрировало, низко гудя и весьма ощутимо стучась в моё бедро. Спросонья и перепугу я подумал, что туда забралось несколько злобных пчёл, и вскочил с колотящимся сердцем. Увидел Тольчу — он, задрав ноги на стол и скрестив руки на груди, смотрел на меня. Дёрнул головой, в смысле «что случилось?». Я пожал плечами и посмотрел на шевелящийся карман. Потом…

Тьфу!.. Там же мой мобильник с позавчерашнего дня валяется… Блин… Мы от Уткино километров на двадцать пять отъехали… Может, в зону приёма попали?..

Я успокоительно киваю Тольче — «всё ОК» — и, зевая, лезу за телефоном. Достаю. Зевота моментально пропадает:

— Fuck!

(Бз-з-з!!! Бз-з-з!!! Бз-з-з!!!)

Телефон настойчиво вибрирует в руке. Я быстро оглядываюсь по сторонам:

Fuck! На звонок с этого номера я должен ответить по любому.

Быстро иду за длинный сарай неподалёку. Прохожу вдоль глухой задней стены, сбивая лопухи. Останавливаюсь. Пытаюсь выровнять дыхание.

Бз-з-з!!! Бз-з-з!!! Бз-з-з!!!

Три, два, один…

Трубку — к уху:

— Да, мам?

Голос на том конце знакомее всех знакомых голосов:

— Сына, ты, где пропал?

Оглядываюсь назад: никого. Стараюсь говорить беспечно:

— Да сейчас же сезон, мам… Все на моря едут и новые тату себе бьют. Заработался совсем, извини…

Вот, блин, я мутант, а…

— А сам на море не собираешься? Может, и к нам по дороге заедешь? А то с прошлого лета обещаешь… У тебя там всё нормально?

Я, прижимая телефон плечом к уху, наклоняюсь и отрываю пятилистник от маленького кустика конопли. Растираю пальцами. Нюхаю. Говорю в трубку:

— А чё со мной будет?.. Конечно, всё нормуль, мам… Как папан?

— Хорошо… Привет тебе вон передаёт…

Слышу отдалённый мужской голос. Голос, который знакомее всех голосов на планете, что-то говорит.

— Папа спрашивает, жениться не надумал?

— Не, мам… — я оглядываюсь. — Ну ладно, мамуль… Батарейка садится… Я вам на днях сам позвоню… хорошо? Ну… папе привет… целую…

Вот, блин, я мутант, а…

Смотрю на экран: батарейка действительно садится.

Хоть в этом не соврал.

Я медленно огибаю строение, на ходу пряча телефон в карман, и вижу дедугана в белой кепке и с короткой седой бородой. Понимаю, что это и есть Ануфрий. Он выходит из сарая с доской под мышкой и видит меня.

— Здрасьте… — я присаживаюсь рядом с Тольчей. Дед какое-то время рассматривает меня прозрачными глазами:

— Здорова… Ты, что ль, Генкин дядька? Евгена племяш?

— Ага… — я киваю.

Ануфрий вытирает лоб своей кепкой:

— По нужде, что ль, за сарай бегал?

— Ага… — там, за сараем, я видел деревянный туалет выкрашенный зелёной

Краской. — …По нужде… Придавило чё-то…

Ануфрий кивает:

— Ну обожди пока… щас Генка освободится…

Жду. Потом Генка ведёт нас на свой плантарь, сокрытый от лишних глаз в высокой кукурузе. Шишки, конечно, не с кулак, но работа селекционера впечатляет. Растираем листья в ладонях. Трогаем шишки. Нюхаем клейкие пальцы. Шуршим папиросной бумагой. Отведываем продукт, прямо с грядки, и с покрасневшими глазами топаем обратно под навес. Там уже раскладывает ложки дед Ануфрий. Я на всякий случай опускаю Ray Ban со лба на переносицу.