Даррен Шэн - Марш мертвецов

— Какой Фердинанд? — перебила Кончита.

— Фердинанд Уэйн, — простонал я.

Она что, уже пытается вытеснить его из памяти? Снова отгораживается от реальности?

— Кто это?

— Это… — Я взял ее за руку. Продолжать было жестоко, но я не мог позволить ей уйти в свой вымышленный мир, не выяснив сперва того, что хотел. Придется надавить, как бы я потом ни казнился и ни терзался. — Это твой муж. Фердинанд Уэйн.

Она, опешив, уставилась на меня и прошептала, мотая головой:

— Нет, Капак.

— Да, Кончита.

— Нет! — завизжала она. А потом прижалась ладонями к моим щекам и в ужасе посмотрела мне в глаза: — Я думала, ты знаешь. Я думала, ты поэтому… боже! Нет, Капак, мой муж не Фердинанд Уэйн. Мой муж — Фердинанд Дорак.

— Кто? — Голова пошла кругом. Я помнил эту фамилию, но мозг отказывался воспринимать.

— Дорак, — повторила Кончита. А потом, откинувшись на подушки, бледная как полотно, пояснила сквозь слезы: — Я замужем за Кардиналом.

ама ситува

Я завтракал в «Шанкаре» один, выбрав столик как можно дальше от утренних завсегдатаев, погруженный в мрачные раздумья о вчерашнем. Аппетита не было. Заказал стакан апельсинового сока, но через пару глотков забыл о горьковато-кисловатом напитке напрочь.

Фердинанда Уэйна не существует. Это фантом, придуманный для отвода глаз докторов, сиделок, служащих отеля и доверчивых простаков вроде меня. Кончита замужем за Кардиналом.

У меня до сих пор не укладывалось в голове. Как этому старому чудовищу удалось покорить сердце нежной девушки? Хотя, может, она не всегда была такой нежной и чувствительной? Может, та хрупкая и беззащитная женщина, что сейчас боится высунуть нос из «Скайлайта», появилась, только когда болезнь изуродовала ее тело. Интересно, какой она была раньше?

Обрушив на меня свое потрясающее откровение, больше ничего интересного Кончита вчера не сказала. Я пытался расспросить поподробнее насчет аюамарканцев, но она отделывалась невнятным бормотанием, что все они мертвецы. В конце концов она заснула у меня на руках. Я долго баюкал ее, глядя в пространство и прислушиваясь к едва уловимому стуку слабого сердца. Когда я ушел, она даже не шевельнулась.

По моим подсчетам, про аюамарканский список упомянули уже трое. Убийца Паукар Вами, назвавший нас с Адрианом аюамарканцами, — вот, кстати, почему я его связал с исчезновением Адриана. Ама Ситува, утверждавшая, что тайком проникла во Дворец. И сраженная болезнью жена Кардинала. Странное трио, ничем больше, насколько мне видится, между собой не связанное. Кто же такие эти аюамарканцы? Что их объединяет? Почему большинство из них обречено на смерть?

Раздумья прервала похлопавшая меня по плечу тонкая рука. Я вскинулся, ожидая увидеть ангела смерти, но это была всего лишь Леонора.

— Можно присесть?

— Конечно. — Я вскочил и подвинул ей стул. Поблагодарив, она уселась и поставила перед собой тарелку с нарезанным ананасом.

— Тебя, кажется, что-то гложет, — заметила она. — Совсем замучился с Дорри?

— Да, есть свои сложности, — признался я. — Раньше и не предполагал, что все так запутается. Думал, за несколько месяцев освоюсь, а потом пойдет по накатанной. Мне все разъяснят, я буду учиться, шагать по карьерной лестнице, как в любом другом деле. Интриги, неопределенность и абсурд я никак не предполагал.

Она рассмеялась:

— Ты угодил в те же сети, что и все протеже Кардинала. Чем выше в этом городе взлетишь, тем больше вокруг странностей. Утешайся тем, что можешь считать это знаком продвижения по службе. Кардинал тебя проверяет.

— Я не против экзаменов и проверок, но иногда мне кажется, что в конце все равно ждет провал. Вроде как он меня выжмет досуха и выкинет за ненадобностью.

— Тоже возможно, — не стала отрицать Леонора. — Мне так, правда, не кажется, но я уже ошибалась в нем раньше.

— Утешает, — ехидно хмыкнул я.

Она мягко коснулась моей руки:

— Когда имеешь дело с Дорри, невозможно подстелить соломку. Ты ведь знал, на что идешь. Так что жаловаться поздно.

— Вы правы. Простите. Тяжелая выдалась неделя.

— А будет еще тяжелее, — обнадежила она и, съев кусочек ананаса, окинула взглядом ресторанный зал. В глазах мелькнула легкая тень сомнения, но она тут же прогнала ее и улыбнулась: — Люблю этот ресторан. Он мне как дом. Моя жизнь во многом началась именно с его открытием. Передо мной проходили все великие люди города, на моих глазах здесь творилась история. Когда я только открыла ресторан, сюда ходила сплошная шваль, а Дорри был никем, безродным трущобным мальчишкой. А потом, когда его авторитет вырос, в ресторан стало так просто не попасть, хотя все стремились. Помню, как-то он привез сюда президента. Весь светился от счастья: по одну руку самый влиятельный человек страны, по другую — Кон…

Она осеклась и недовольно поморщилась.

— А по другую — Кончита? — завершил я.

Леонора удивленно замигала:

— Ты знаешь про Кончиту?

— Познакомился в «Скайлайте». Мы подружились.

— Дорри знает?

— Теперь да. — Я помрачнел, вспомнив про попытку самоубийства. — Как они оказались вместе? — спросил я, отодвигая стакан, чтобы наклониться поближе. — Он ее правда любил?

— По-своему да, насколько мог. — Леонора горестно вздохнула. — Я надеялась, Кончита станет для него спасением. В молодости его жестокость переходила все границы. Когда я с ним только познакомилась, он был обычным отморозком, не знавшим меры. Он не умел сдерживать гнев. Взрывался чуть что, как неуправляемый ребенок. Он был зверем. У меня ушли годы на то, чтобы сделать его человеком. Я видела в нем потенциал, видела, кем он мог бы стать. Я посвятила себя ему. Не знаю, из каких побуждений. Просто меня к нему тянуло. Он был подозрительным. Никогда никому прежде не доверял. Родителей своих, по-моему, не знал вовсе. Вырос на улице, ночевал в гаражах, в заброшенных зданиях. Читать не умел, в разговоре едва мог два слова связать. Я его воспитала. Научила говорить, читать, доказывать, действовать. Единственное, чему я его не могла научить, — это любви. Его не интересовало общение. И тут появилась Кончита…

Леонора погрузилась в прошлое. Я затаил дыхание, чтобы не спугнуть.

— Она была такая прелесть. Крошечная, но жизнь в ней так и бурлила. Она выдерживала Дорри — как и я, — мирилась с его эскападами, закрывала глаза на вспышки ярости, любила его целиком и полностью. Они были как Красавица и Чудовище. Он рычал в лицо миру, она хохотала. Могла пощекотать его при всех или уткнуться носом ему в шею. И никто даже хихикнуть над этим не смел.