Дарья Беляева - Крысиный волк

Парни обсуждали полуфинал какого-то чемпионата, а Амти водила ногтем по обнажившемуся на спинке железу, сцарапывая ржавчину.

Чего она хотела добиться? О чем поговорить? От одной мысли, что ей придется идти от остановки к дому стало неуютно и страшно. И в то же время Амти понимала — отчего-то ей было невыносимо там, у госпожи Тамии, с остальными. Лучше было трястись в автобусе от страха и поездки по плохой дороге, чем оставаться там.

Амти и сама не понимала, почему. Она подышала на занемевшие от холода пальцы, выглянула в окно. Проносились мимо темные столбы, соединенные невидимыми в ночи проводами, далекое зарево города плясало на горизонте. Когда очередной отблеск фар лег на стекло, Амти увидела свое отражение — растрепанная, бледная и взволнованная. Она прекрасно понимала, как эгоистично поступила, но стыдно ей не было.

Когда Амти увидела среди снежных полей очертания знакомых домов, она встала, пошла к двери, крепко держась за поручни, ее снова немного мутило.

— На остановке остановите, пожалуйста, — сказала Амти негромко, боясь, что водитель ее не заметит.

— Погромче, мышка, — засмеялся кто-то из парней. А потом Амти почувствовала, что кто-то дернул ее за юбку. Она вскрикнула, и парни засмеялась.

— Да, вот так!

Амти подумала, что Эли бы точно им что-нибудь сказала, но сама только поправила юбку и замерла, как будто так про нее могли бы забыть. Как только автобус затормозил, парни засмеялись над ней, предлагая покататься с ними, так что Амти пулей вылетела из автобуса, запнулась и едва не упала, но кто-то ее подхватил. У Амти сердце замерло от страха, но потом она вспомнила прикосновение. Это был Шацар. Амти запрокинула голову вверх, посмотрела на него. Лицо его сохраняло безразличное выражение, он легко поставил ее на ноги. На Шацаре была шинель в пол и армейские сапоги. Амти видела его таким, на папиных фотографиях времен Войны. На них он выглядел лет на пятнадцать моложе, папа же выглядел моложе на тридцать лет.

— Что вы здесь делаете?

— Я предположил самый логичный для тебя маршрут, — сказал Шацар.

— А почему вы в шинели?

— Я часто ее ношу. Это не форма, только стилизация. Странно, что тебя волнуют такие вещи в полвторого ночи на остановке.

Амти огляделась. Кроме них на остановке никого не было. Фонарь выхватывал фанерную перегородку с неприличными надписями и заплеванную урну, набитую бычками и промасленными газетами.

Амти сказала тихо:

— Хорошо, что мне не придется идти одной. Спасибо вам.

Они двинулись от остановки в сторону домов. Сначала шли бедные, деревенские дома поселка. Поселок спал глубоким, беспробудным сном, им вслед не лаяли даже собаки, тишина стояла как кисель — вязкая, липкая. Наконец, Шацар сказал:

— За что — спасибо? Если бы я захотел, я мог бы забрать тебя на машине. Так было бы безопаснее и приятнее.

Амти, не зная что на это ответить, подхватила с земли длинную, тонкую ветку, воткнула в сугроб и пошла дальше, вспарывая веткой снег. Они шли рядом молча, минуя поселок, принадлежавший Шацару и минуя элитные дома, так же принадлежавшие Шацару.

Ему все здесь принадлежало, даже жизни их принадлежали.

Они вошли в ее дом, в темноте такие знакомые очертания мебели, отблеск зеркал, запах старой косметики, оставшейся от мамы — все показалось Амти нереальным. Когда Шацар включил свет, ничего не изменилось — собственный дом был для Амти чужим и далеким.

Шацар только расстегнул шинель, даже не успел ее снять, как Амти обняла его, прильнула к нему близко и сильно, чувствуя тепло его тела и холодное сукно шинели. Она услышала, как бьется его сердце и не поверила этому.

Он стоял неподвижно, пока Амти обнимала его. Она не знала, сколько времени прошло, ей было тепло и как-то по-особенному безопасно. Этот человек пытался ее убить, этот человек был виновен в смерти ее матери, на руках этого человека была кровь стольких Инкарни. Ей не должно было быть так спокойно рядом с ним, но ей — было. Амти стояла на цыпочках, чтобы слушать биение его сердца — мерное, живое. Шацар замер, и Амти не могла понять, что он чувствует. Наконец, он положил руку ей на голову, сказал:

— Ты закончила?

— Да. Извините меня.

Амти отстранилась, в собственном доме она чувствовала себя гостьей. Шацар неторопливо снял шинель, повесил и прошел в гостиную. Амти вспомнила свой сон про их с папой молодость.

— Наверное, вы любите папин дом? — спросила она. Сказать «наш дом» у Амти не вышло, она больше не имела к отцовскому дому никакого отношения.

— Когда-то, — ответил Шацар, и Амти даже не сразу поняла, что это — весь ответ. Она сняла сапоги и куртку, с удивлением обнаружив, что ее вешалка в прихожей все еще на месте. Как же папе должно быть одиноко.

Амти прошла за ним, встала у двери. Шацар сидел в темноте, вид у него при этом был такой, словно именно этим он и занимается в свободное от геноцида время.

— Как папа? — спросила Амти осторожно. Шацар пару минут молчал, и Амти сделала несколько шагов к нему.

— Плохо, — ответил он честно. — В конце концов, он потерял всех, кого любил. Скорбь — это естественно.

Амти захотелось сказать ему, что он потерял всех по его, Шацара, вине. По вине человека, который называл отца своим лучшим другом. По вине человека, который так и не сказал ему ни слова правды.

Это Шацар забрал у отца ее и маму.

— Я хочу увидеть папу, — сказала Амти. — После того, как мы сделаем для вас все.

— Хорошо, — ответил Шацар спокойно. — Но ему будет больно.

Амти подошла ближе. Луна освещала лицо Шацара, придавая ему особенную, мертвенную красоту. Амти подумала, что для нового существа, получившего жизнь совершенно случайно, все уже предопределено. Амти не знала, что ему досталось от Шацара — цвет его глаз или его извращенный ум, однако в нем ровно половина принадлежит этому проклятому человеку.

Амти замерла недалеко от Шацара, не решаясь подойти ближе, как будто он был заразен, как будто носил в себе проклятье Адрамаута и как будто не его она несколько минут назад так отчаянно обнимала.

— Подростки — очень странные существа, — сказал Шацар. — Ты хотела приехать сюда, а теперь не хочешь со мной говорить.

— Почему вы такое чудовище, господин Шацар? — спросила Амти. У нее были все ответы, или почти все, однако она все равно спросила.

— Почему же, девочка? Я один из последних людей, которые все еще понимают, что такое грех.

Он посмотрел на нее, отсвет луны напоил серебром радужницу его глаз. Шацар протянул руку, ладонью вверх, будто хотел ей что-то показать. Но ладонь у него была пуста, беззащитная линия жизни шла к самому запястью. Он подманивал ее, как зверька, показывая, пустую ладонь.