Энн Райс - Пандора

«Похоже на то, – сказал легат, прищурившись, рассматривая Люция. – Где ваши друзья, ваши спутники? Где вы живете?»

«Не смейте ничего со мной делать!» – сказал Люций.

Легат взглянул на руку Люция, лежавшую на кинжале.

«Вы готовы обнажить против меня кинжал?» – спросил легат. Люций явно терял уверенность.

«Зачем вы приехали в Антиохию? – спросила я у Люция. – Привезли яд, убивший Германика?»

«Арестуйте ее!» – заорал Люций.

«Нет, я сама в свои обвинения не верю. Даже Сеян не вложил бы орудие предательства в руки такого мелкого негодяя, как вы! Ну же, что у вас имеется при себе, что связывало бы вас с этой семьей, с этим указом о неприкосновенности, вышедшим, по вашим словам, из-под пера Сеяна?»

Люций окончательно растерялся.

«У меня, безусловно, нет вещей, связывающих меня с вашими дикими, кровавыми сагами и легендами», – сказала я.

Легат перебил меня.

«Вас ничто не связывает с этим именем?»

Он взял у меня из рук указ о неприкосновенности.

«Абсолютно ничто, – сказала я, ничто, кроме этого безумца, разглагольствующего об ужасах и пытающегося заставить мир поверить, что наш император потерял рассудок. Он один связывает меня со своим кровавым заговором без свидетелей и улик и выкрикивает против меня оскорбления».

Легат свернул указ о неприкосновенности.

«А вы здесь с какой целью, госпожа?» – прошептал он.

«Жить в мире и спокойствии, – тихо ответила я. – Жить в безопасности под надежной охраной Рима».

Теперь я знала, что выиграла битву. Но этого мало, нужно закрепить победу. Я сделала новый ход.

Я медленно потянулась к кинжалу и медленно вытянула его из ножен.

Люций сразу отпрыгнул. Он обнажил кинжал и кинулся на меня. Его встретили удары легата и по меньшей мере двоих солдат.

Он повис на их клинках, истекая кровью, глаза его блуждали, он было заговорил, но рот заливала кровь. Он широко раскрыл глаза и опять попытался что-то сказать. Солдаты выдернули кинжалы, и его скрюченное тело упало на мощеную площадь у лестницы.

Моего брата Люция постигла милосердная смерть. Я взглянула на него и покачала головой. Легат посмотрел на меня. Я поняла, что наступил важный момент.

«Скажите, трибун, – спросила я, – что отделяет нас от длинноволосых варваров-северян? Разве не закон? Письменный закон? Закон традиций? Не правосудие? Не ответственность мужчин и женщин за свои поступки?»

«Да, госпожа», – ответил он.

«Знаете, – перешла я на почтительный тон, воззрившись на кипу крови, одежды и плоти, лежавшую на камнях, – я видела нашего великого императора Цезаря Августа в день его кончины».

«Видели? Правда?»

Я кивнула.

«Когда не осталось сомнений в том, что ему суждено умереть, мы поспешили к нему с несколькими близкими друзьями. Он надеялся положить конец слухам, способным вызвать беспорядки в столице. Он послал за зеркалом и расчесал волосы. Его посадили в постели. А когда мы вошли в его покои, спросил, разве плохо, по нашему мнению, сыграл он свою роль в комедии жизни.

Его мужество привело меня в восхищение! Но он не остановился на этой шутке, а произнес театральную реплику, которой заканчивают пьесы: «Если я принес вам радость, будьте добры, выразите свою благодарность и тепло попрощайтесь со мной». Я могла бы рассказать еще многое, но…»

«О, прошу вас», – взмолился легат.

«Почему бы и нет? Мне рассказывали, что император как-то отозвался о Тиберии, своем избранном наследнике, следующим образом:: „Бедный Рим, как медленно будут жевать его эти сонные челюсти!“»

Легат улыбнулся.

«Но никого больше не было», – едва слышно произнес он.

«Благодарю вас за помощь, трибун. Вы позволите мне достать из кошелька сумму, достаточную для того, чтобы угостить вас с солдатами хорошим обедом?..»

«Нет, госпожа, я не допущу, чтобы обо мне или о моих людях говорили, будто нас подкупили. Что касается покойника… Вам о нем еще что-нибудь известно?»

«Только то, что его телу самое место в реке».

Солдаты засмеялись.

«Доброй вам ночи, прекрасная дама», – сказал легат.

И я ушла прочь через черную площадь в сопровождении своего верного одноногого Флавия, окруженная факельщиками.

Только тогда меня охватила дрожь. Только тогда все мое тело покрылось капельками пота.

Едва мы углубились в непроницаемую тьму небольшого переулка, я сказала:

«Флавий, распусти факельщиков. Не нужно им знать, куда мы направляемся».

«Госпожа, но у меня нет фонаря».

«Ночь звездная, луна почти полная. Смотри! К тому же за нами следуют люди из храма!»

«Да?» – спросил он. Он расплатился с факельщиками, и они побежали к началу улицы.

«Да. За нами кое-кто наблюдает. К тому же благодаря освещенным окнам и небесному свету мы прекрасно все увидим – тебе не кажется? Я устала, я так устала!»

Я пошла вперед, постоянно сдерживая шаг и напоминая себе, что Флавию за мной не угнаться. Я расплакалась.

«Скажи мне что-нибудь, ты же так разбираешься в философии, – просила я на ходу, пытаясь хоть как-то остановить слезы. – Скажи мне, почему злодеи так глупы? Почему среди плохих людей так много круглых дураков?»

«Госпожа, я думаю, что среди плохих людей и умных немало, – ответил Флавий. – Но никогда мне не доводилось слышать такого образца ораторского искусства, будь то из уст человека плохого или хорошего, как тот, что представили мне сегодня ваши таланты».

«Я в восторге, что ты понял – это было всего лишь искусство. Риторика. Подумать только, у нас были одни и те же учителя, одна и та же библиотека, один и тот же отец…»

Голос у меня прервался.

Он осторожно положил мне руку на плечо, и на этот раз я не приказала ему отойти. Я позволила ему поддержать меня. Мы пошли быстрее.

«Нет, Флавий, – сказала я, – большая часть зла исходит от круглых дураков, так, по крайней мере, было у меня. По-настоящему коварный злодей встречается редко. Большая часть бед в мире начинается с людей неумелых, с тупых и никчемных дураков. С недооценки тех, кто рядом с тобой! Посмотри, что произошло с Тиберием! Посмотри, что происходит с проклятым Сеяном! Можно посеять повсюду семена недоверия и заблудиться в выросшем поле…»

«Мы дома, госпожа», – перебил меня он.

«Ох, слава богам, ты знаешь, где он! Я бы его даже не заметила».

Через несколько секунд он вложил ключ в замок и повернул. В воздухе стоял устойчивый запах мочи, вполне характерный для переулков древних городов. Фонарь отбрасывал тусклый луч на деревянную дверь. Свет плясал в потоке воды, что лился в фонтан из львиного рта.

Флавий несколько раз постучал. Мне показалось, что женщины, открывающие внутреннюю дверь, плакали.

«О господи, что еще? – спросила я. – Я буквально засыпаю на ходу. Выясни, что там такое, и разберись».