Адам Нэвилл - Ритуал. Часть 1

Люк рассмеялся. И смеялся до тех пор, пока его лицо не согрелось и не залилось слезами.

— А? — продолжил Дом, улыбаясь сквозь слезы. — Фил тоже женился на кошмаре. Это его проблема. Бедный засранец. Теперь все достанется этой сучке. Чего она всегда и хотела. Будем надеяться, что долги по кредиту тоже достанутся ей. Но Гейл… — Он сделал паузу и выдохнул. Когда он продолжил, его голос перешел почти на шепот. — Она не сможет с этим справиться, и дети тоже. Вот почему я хочу выбраться. Я должен. Просто должен. Ее родители слишком старые. Мальчишки не перенесут… — Дом откашлялся. Выдохнул изо всех сил.

— Сейчас не время, Домжа. Держись. Большой толстый плакса…

Они снова сидели в тишине. Люк почувствовал спиной, что тело Дома стало теплее.

Люк повернул голову. — Мы справимся, дружище. Завтра. И послушайся своего же совета, не истязай себя. Не сейчас. Не здесь. Я снимаю шляпу перед вами, ребята. Снимаю. Я всегда так делал. Вы все сделали хорошо. — Он сделал паузу. — То, что я сказал, в тот вечер, было чушью. Просто я чувствовал себя изгоем. Дурная привычка. — Он сделал длинный усталый вздох. — Я всегда завидовал вам, парни. Знаешь это?

— Будь осторожен в своих желаниях, — сказал Дом, и откашлялся от нахлынувших эмоций.

— Я всегда вами очень гордился.

— А мы всегда восхищались тем, что ты отмачивал. По крайней мере, ты всегда действовал изобретательно. Делал дела несколько иначе. Хотел чего-то другого.

— Это ни к чему не привело. Вот все, что я знаю.

Дом пожал плечами, вздохнул. — Мы все были довольно «моногамными» парнями. Вступали в отношения и оставались в них. Потом дети. Тебе, по крайней мере, несколько раз приходилось бросать свою телку.

Люк улыбнулся.

— И мы все после университета вернулись в наш родной город. Никуда не уехали. Это облегчило нам жизнь, Люк. Когда мы отучились, все было дешевле. Мы купили дома. До последнего времени не меняли работу. Я никогда не рисковал. И Фил. По крайней мере, вы с Хатчем пробовали себя в чем-то другом. Разве это имеет какое-то значение? На самом деле никто не защищен. Не так ли? Никто из нас не знал, что жизнь нам подбросит. Все облажались, Люк. Все пострадали. Все наделали ошибок. В этом лесу. И не важно, в каком доме ты живешь.

Они снова какое-то время сидели в тишине. Люку было неловко и стыдно. За то, что он сделал с Домом, за то, что сказал. Это его друг. Покалеченный, замерзший, напуганный, но все равно пытающийся его подбодрить. Если это не дружба, то что тогда? Он не знал. — Я имел многое, но так и не научился это ценить. И теперь я знаю, у меня никогда не было подобных испытаний. Это не правильно. До этого момента. Я стал сам себе помехой и ною из-за этого.

Но теперь настало время ему отличиться. Проявить мужество. Вытащить их обоих отсюда. Если он справится, это будет единственное полезное дело, которое он сделал за всю жизнь. Нет ничего важнее вопроса жизни и смерти.

Теперь они были вместе, сидели друг напротив друга. Сам контакт их сжатых вместе плеч, говорил ему, что ничто на свете не заставит его бросить Дома. Ни сегодня ночью, ни завтра утром. Только ни здесь. Сама мысль о том, чтобы оставить Дома рядом с палаткой, была невыносимой. Он представил себе, как оглядывается на холм и видит, как нечто выходит из леса и подбирается к его другу. Чтобы прикончить.

Похоже, они думали об одном и том же, потому что Дом вдруг сказал, — Тебе лучше уйти.

— Не глупи.

— Я серьезно. Единственная полезная здесь, на дальнем севере, вещь, которой мы не воспользовались в своих интересах из-за моей медлительности, это длинные вечера. Если пойдешь быстрее, ты выберешься уже сегодня.

Люк покачал головой, — Нет.

— Не будь ослом. Это твой единственный шанс. Моей ноге конец. Я ее даже согнуть не могу. Завтра я с ней далеко не уйду. Поэтому выбирайся отсюда и приведи помощь. Я серьезно, Люк. Я не шучу. Люди должны знать, что здесь случилось.

— Не могу. — Его голос прозвучал тонко и жалко в холодном влажном воздухе, перед величием безразличного ко всему, бескрайнего древнего леса.

— Какая от меня польза? — Голос Дома смягчился, но звучал как-то старше. Люк никогда раньше не слышал от него подобного тона. Голос отца. Голос мужчины. — Одно дело, когда нас было трое. Теперь все изменилось. Ты должен дать себе шанс. Я бы поступил точно так же, если тебе станет от этого легче. Если б все было наоборот, и ногу бы повредил ты, я давно бы ушел. Оставаться со мной, все равно, что подписать себе смертный приговор.

Люк уронил лицо себе на руки, вцепился в щеки пальцами. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким несчастным. Он зажмурил глаза, и был готов расплакаться.

Дом понизил голос до шепота. Он протянул руку и схвати Люка за бицепс своими широкими пальцами. Сжал его. — Пожалуйста. Иди. Все равно я буду следующим. В лесу ты не сможешь за мной присматривать и одновременно смотреть себе под ноги. Это невозможно. Ты сделал все от тебя зависящее. В противном случае, оно заберет нас обоих. Сперва меня, когда ты повернешься спиной. Потом тебя. Мне не пробраться через этот лес, даже если завтра я приложу к этому все усилия. Поэтому это будет означать еще одну ночь после этой. Ты знаешь.

Люк пытался не выдать голосом эмоции, но не смог. — Ни хера, Дом. Ни хера. — Он сглотнул. — Меня не волнует, сколько времени это займет. Не волнует. Но мы останемся здесь вместе. А завтра утром пойдем с твоей скоростью. Будем отдыхать и идти. Присматривать друг за другом. Все вещи оставим тут, вместе со спальными мешками. Мы выберемся вместе, либо не выберется никто.

Пальцы Дома сжали его руку еще сильнее. Он плакал и пытался сдержаться, но не мог и злился от этого. — Вот, черт.

— Все хорошо. Все хорошо.

Дом зарычал и откашлялся. — Я все продумал, а ты все испортил нахер.

Они оба фыркнули. Смеяться они уже не могли себе позволить.

Дом откашлялся. — Ты снова дал мне надежду.

Люк протянул назад руку и сжал плечо Дома.

У подножия холма, не более чем в двадцати метрах от них, словно бросая новый вызов, из чьей-то невидимой пасти вырвался протяжный и жуткий звук. Заставив трепетать и сам холм, и каждый квадратный фут земли на многие мили вокруг.

40

Стая птиц взмыла в небо, набрала скорость и устремилась на юг, испуганно удаляясь от источника звука. Он был где-то прямо под ними, бесшумной поступью двигаясь между деревья скоростьй стороны холма, двадцати метрах от них, словно ы не воспользовались в своих интересах из-за моей медлительностиев с южной стороны холма.

Меняющееся от серого до иссиня-черного, небо поглотило жалкие останки солнечного света. Скалы и деревья вокруг утратили четкость, и их расплывчатые силуэты могли напоминать в больном воображении что угодно.