Михаил Строганов - Заклинатель дождя

– Мне еще шестнадцать не исполнилось, – твердо парировал Иван. – Так что имею право ничего не подписывать.

– Ишь, ты! Значит, насиловать и убивать у тебя право есть, а как надо отвечать за содеянное, так сразу объявляешь себя малолеткой?!

– Больше нам говорить не о чем, – Иван отвернулся к окну, – все равно вы меня записали в преступники…

– Виновных у нас определяет суд, – Агеев многозначительно посмотрел на практиканта. – Так что никто тебя никуда не записал. Просто у следствия есть все основания считать тебя соучастником преступления. Может, его организатором и вдохновителем, – капитан пустил в лицо Храмова струю дыма. – Не потому ли так упорно не желаешь с нами сотрудничать?

– Какие у вас улики?!

– А хотя бы твои обожженные ладони! Откуда взяться таким отметинам? Не от кладбищенского ли костра?

– Руки о сковороду обжог, – нашелся Иван. – Еще сутки назад…

– Свидетели есть? Называй фамилии, адреса.

– Мама свидетель… Еще мои ожоги видел Сергей Олегович, сосед по коммуналке.

– Уже лучше, – кивнул Агеев. – Глядишь, так и все остальное вспомнишь. Скажи-ка, герой, кому пришла идея ночью на кладбище идти? Ответишь на этот вопрос – и смело можешь отправляться к врачу.

– Говорил же вам, что ничего из случившегося прошлой ночью не помню.

– Хорошо. Не помнишь о ночи, давай поговорим о прошлом дне. Что делал, с кем встречался, о чем разговаривал?

Иван снова с тоской посмотрел на разгоравшийся за окном весенний день:

– В школе, на уроках сидел… Потом дома спал… Что случилось дальше, не помню. Теперь могу идти?

– Видимо, Храмов, ты до сих пор так и не осознал, что теперь по крупному влип, и на этот раз тебе просто так от правосудия не сбежать. Поверь, я лично постараюсь отправить тебя в колонию!

В кабинет постучали. На пороге показался сержант Степанов, из-за спины которого выглядывала классная руководительница Ивана.

– Товарищ капитан, для опознания подозреваемого из школы прибыла учительница Коптелова. Ввести?

– Пусть заходит.

Идея Устиновна, с ненавистью посмотрев на Ивана, вытерла платком заплаканные глаза:

– Убийца!

Только выйдя из прокуренного отделения милиции на свежий воздух, Иван почувствовал мучительную головную боль, при каждом шаге отзывавшуюся в глазах темными пятнами. Знает ли мама про случившееся? Сообщили на работу или еще нет?.. Он никак не мог вспомнить, что прошлой ночью с ним произошло на самом деле. В голове мелькали несвязанные обрывки из клокотавшего под ногами гравия, кладбищенских сумерек и мельтешащих вокруг часовни теней. Потом – вспышка, яркая, обжигающая, словно взорвавшееся в голове солнце… Хорошо, что кастет обронил, иначе… Иван сунул руку в карман куртки и с удивлением обнаружил извивающегося кольцами змея на прежнем месте. Странно, вроде надевал его на руку, и в милиции меня обыскали, да не заметили!

Он бесцельно побрел по пустынному Немирову. Самые обычные вещи, к которым стал уже привыкать, теперь казались ему пугающе неестественными. Озирающиеся по сторонам, беспрестанно шепчущие старухи, кидающие на каждый перекресток щепоти пшена. Немировские собаки, злые, сбившиеся в большие одичавшие стаи, которые невозможно увидеть днем и заполонявшие все подворотни с наступлением темноты. Только сейчас Иван догадался, что, если посмотреть на старые немировские дома с разных точек, то они совершенно изменяли свое внешнее обличив, представляясь то жалкими лачугами без окон, то ужасающими барачными рядами из фильмов о ГУЛАГе.

Проходя мимо кинотеатра, он все-таки решил зайти к Артамонову и выяснить, что же с ним на кладбище могло произойти, а заодно рассказать, что не смог выполнить поручение Балабанова и теперь уж вряд ли сможет…

– Кирилл! – Иван осторожно постучал в дверь кинотеатра. – Открой, поговорить надо!

Спустя несколько минут засов на обшарпанной двери протяжно заскрипел, и на пороге «Факела» показался улыбающийся киномеханик:

– Ага, Ванюша пожаловал! Давай, греби сюда!

Иван поспешил пройти темное фойе, проскользнув в полураскрытую дверь каптерки.

– Храм, куда бежишь, скрываешься от кого? – Артамонов задвинул входной засов и проследовал в свой кабинет, уже по пути зычно добавляя с нарочитым грузинским акцентом: – Захады, дарагой, гостем будишь!

Оглядев комнатку и убедившись, что в ней никого нет, Иван почувствовал странное опьянение, сходное с тем, что испытывает человек сразу после удушья.

– Кирилл, – Иван устало повалился на стул. – Расскажи мне о вуду.

– Ты, как очумелый, врываешься за этим ко мне? – усмехнулся Артамонов, выставляя на стол початую поллитровку. – Не знал, парниша, что на тебя так книжонка подействует. Сейчас остограммимся, так вмиг полегчает!

Иван опустил голову, что-то невнятно пробурчав себе под нос.

– Постой, кто тебе так по голове саданул? – Артамонов протянул осколок зеркала. – Никак с гопотой боевое крещение принял?

С помутневшего от времени осколка на Ивана смотрели незнакомые перепуганные глаза. Он вздрогнул и отпрянул от зеркала.

– Голова у тебя сильно разбита. Наверняка постоянно тошнило и темнело в глазах? – понимающе кивнул Артамонов. – Значит, сотрясение. Тебе, братишка, надо в больницу, а не о вуду языком чесать.

– Неприятности у меня, – Иван осторожно провел пальцами по запекшимся в крови волосам. – Если ты друг, помоги разобраться…

– Спрашивай, что надо.

– Ты говорил, что вуду дает человеку идеальную власть над другими. Как это происходит?

Кирилл посмотрел на осколок зеркала и убрал его подальше с глаз, на верхнюю полку.

– Власть берет исток от смерти… Дело даже не в случайной гибели или преднамеренном убийстве, а в страхе перед «нечистой смертью». Перед чьим-то правом растоптать не только твою жизнь, но и чувства, мечты, саму память… Бокор, или колдун, волен, по своему усмотрению, безнаказанно высосать из тебя душу, не просто убить, а превратить в живого мертвеца.

– И что, местные верят в подобную чушь? – Иван продолжал ощупывать голову, стараясь определить размер ссадины. – Я, пятнадцатилетний школьник, и то не верю. Даже не средневековье, а каменный век…

– Когда на твоих глазах за пару месяцев учитель, инженер, предприниматель или мент превращается в опустившегося бомжа, в тень от прежнего человека, то поверишь как миленький! – Артамонов открыл тумбочку и вытащил из нее пухлый сверток. – Смотри, чего покажу.

Киномеханик развернул полотнище бывшего пионерского знамени. На столе оказалась большая, с человеческий локоть, кукла, собранная из тряпичных лоскутов и густо облепленная воском, в котором было утоплено битое стекло, волосы, сухие кусочки хлеба и даже сигаретные бычки.