Сьюзен Хилл - Туман в зеркале

Я дошел до пересечения дорог в самой высокой точке, и, несмотря на то, что один из указателей был сломан, а надпись на другом почти стерлась, я почувствовал уверенность, что должен и дальше идти вперед, следуя тропе, полого спускавшейся по склону. Тем не менее секунду-другую я вынужден был передохнуть, поставив сумку рядом с собой на землю. В воздухе пахло свежестью и влагой от голой земли и только что выпавшего снега, и я был вполне счастлив, но ноги мои начинали ныть, я очень устал и не забывал, что еще совсем недавно был болен и не поправился до конца. Возможно, отправляться в путь сегодня вечером было глупостью, и мне следовало бы попытаться найти ночлег где-нибудь в Хай-Бек. Но возвращаться уже не имело смысла — насколько я мог судить, я находился примерно на полпути, а потому я снова поднял сумку и пошел дальше, ибо полагал, что долго стоять на сильном морозе, рискуя простудиться, куда менее благоразумно, чем двигаться вперед.

А потом я увидел свет, одинокий огонек — должно быть, в окне какого-то жилища на расстоянии примерно в полмили. Он слегка мерцал, как огонек масляной лампы, и я ускорил шаг, благодарный, что имею возможность дойти до какого-то уединенного домика, где, быть может, смогу отдохнуть и обрести ночлег. Дорога делалась уже, почти превращаясь в тропинку, и раз или два казалось, что свет становится не ближе, а дальше, и в какой-то момент я заколебался, усомнившись, а в ту ли вообще сторону я иду. Но когда я посмотрел, огонек снова был там, мерцающий, но ясный, и я побрел дальше — ноги у меня окоченели, спина и шея ныли, — мечтая о любом убежище и возможности отдохнуть.

Мое восхищение обширностью и дикостью вересковой пустоши сменилось нервозностью: я вполне мог заблудиться здесь, обессилеть или случайно упасть, вдали от всякой помощи, но я призвал все силы, какие только мог, вспомнил прошлый опыт, когда бывал в куда более забытых богом местах, и заставил себя сохранять спокойствие и надежду.

Ремень моей сумки перетерся и соскочил, и я наклонился, чтобы поправить его, на это ушло совсем немного времени. Когда я закончил и готов был продолжить путь, я вдруг — с внезапным ужасом — ощутил уверенность, что за мной следят, наблюдают, что кто-то тайно всю дорогу преследует меня. Кроме того, оглядевшись, я обнаружил, что огонек исчез. Я всматривался вперед, во все стороны, обернулся и сделал полный круг, но всюду была одна темнота, нарушаемая лишь мимолетными промельками лунного света, когда тучи расходились на миг и смыкались вновь.

Я замерз, исчерпал все свои силы, заблудился, чувствовал себя больным, но все это я, наверное, вынес бы и преодолел, — эти неприятности были реальными и вполне привычными. Меня доконал страх — страх перед наползающей, потаенной тенью, что преследовала меня и была где-то здесь, невидимая во мраке вересковой пустоши.

Ветер негромко и жалобно завывал на высокой ноте.

Я снова закинул сумку себе на плечо и бросился бежать. Я пробежал, вероятно, ярдов двести, в слепой панике, не заботясь о направлении, охваченный первобытным отчаянным ужасом, я не мог бы сказать, куда я бегу и от кого, поскольку утратил способность мыслить логически и рационально, я позволил страху стать моим повелителем на этой огромной вересковой пустоши.

Внезапно я споткнулся, угодив ногой в кроличью нору, и рухнул на землю. Это привело меня в чувство. Я лежал, оглушенный, тяжело дыша, но через несколько секунд поднял взгляд к небу и увидел, что оно прояснилось, звезды ярко сияли, а среди них высоко и безмятежно плыла луна.

Я сел. Повсюду вокруг меня простирался тихий, волнистый вереск. Я никого не видел, никто за мной не следил, все это было плодом моего воображения. Меня бил озноб, я подвернул лодыжку, продрог и устал, но в темноте и в окружающей местности не было ничего враждебного. Неужели нервы мои были напряжены настолько, что на каждом шагу мне мерещились призраки, неужели меня так же легко испугать, как глупую женщину или малого ребенка? Вряд ли. На пару секунд я задумался. Кто-то следил за мной и преследовал меня, но враг этот не был реальным и видимым, он вообще не был человеком. Это было тогда — внезапная темнота, гнилостный запах, подавляющий и наводящий ужас — и теперь, точно так же, и оно ушло, как и злобное присутствие в библиотеке в Элтоне и в Пайре, и рыдания мальчика; было — и вдруг не стало.

Я поднялся, как-то привел мысли в порядок, взял себя в руки и медленно пошел дальше, вновь старательно держась тропинки. Где-то в долине тявкнула лисица — раз, другой. Всего в нескольких ярдах впереди я снова увидел свет, лившийся из окна одинокого низенького домика, и, воспрянув духом, устремился к нему из последних сил.

Дверь открывалась прямо на кухню с низким потолком. Рядом с черной чугунной плитой стояло кресло-качалка, в котором сидела беззубая старуха — вся сморщенная и скрюченная, будто корень какого-то древнего дерева, укутанная в шаль, она тихонько покачивалась туда-сюда, что-то бормоча себе под нос. Но та, что меня впустила, была моложе, веселая, с румяным лицом. Она сразу предложила мне горячий суп, свежий хлеб и место у очага.

— Я планировал добраться до гостиницы в Ро-Маклерби, — сказал я ей, — но я лишь недавно поправился после болезни, и прогулка через вереск утомила меня сильнее, чем я ожидал. Признаюсь, я очень обрадовался, увидев свет из вашего окна, и устремился к нему. Сегодня морозная ночь.

Она кивнула, наливая мне в миску дымящийся мясной бульон.

— До гостиницы в Роме еще четыре мили, и тропа последнюю часть пути идет вдоль ручья, вода там сейчас поднялась, вы бы запросто могли свалиться туда в темноте.

Я зачарованно слушал звучание ее голоса, и ее протяжный выговор был мне настолько знаком, что я сразу почувствовал себя дома.

— Вы не с наших краев.

— Я приехал сегодня поездом из Лондона. Но в некотором смысле я почти дома. Я жил во многих чужих странах, но родился я, по всей вероятности, недалеко отсюда.

Женщина села напротив меня за стол. Она казалась внимательной и доброжелательной, и меня это согревало, а кроме того, я испытывал облегчение оттого, что был здесь, в безопасном прибежище. Масляные лампы ярко горели, в том числе и та лампа в окне, что привлекла меня сюда, указав путь в темноте.

— Может случиться, что вы сумеете мне помочь… что вам что-нибудь известно о моей семье.

— Мы прожили здесь, в Гус-Фут, добрых двадцать лет, но до того моя тетушка и вся ее родня жили в Скарсгейте.

— Далеко отсюда?

— Семь миль.

— Это рядом с местом, которое называется Киттискар?

— Нет-нет, это по ту сторону от Рукс-Крег — Она говорила презрительно, как если бы речь шла об иностранной территории.