Евгения Грановская - Иероглиф смерти

Любимова открыла глаза. Она по-прежнему сидела в своей машине. Мимо проезжали автомобили. Маша быстро обернулась, с ужасом ожидая увидеть за спиной женщину с белым лицом, но там никого не было. Лишь белый пакет с мертвой птицей лежал на прежнем месте. Тогда она взглянула на стекло.

Из горла Марии вырвался вздох облегчения. Значит, она просто задремала и все это ей привиделось. Маша хотела отереть пот со лба, но заметила, что все еще держит в руке флакон с таблетками. Этикетка на флаконе была не такая, как обычно.

В ушах у Марии зазвучал голос дилера Макса:

– Хочу предложить вам новый товар – на основе оксикодона. Он гораздо сильнее, чем прежний, и стоит всего на двадцать процентов дороже.

– Меня это не интересует.

– Уверены? С каждым месяцем вы покупаете все больше. Стоит ли переплачивать?

Вот оно в чем дело!

Маша швырнула флакон в сумку и достала телефон. Быстро набрала номер Макса.

– Мария Александровна! Давно вас не слышал. Как поживаете?

– Что ты мне дал?

– Не понял.

– Тот флакон… Что в нем?

– А, вы про «бонус». Вы уже попробовали?

– У меня… кружится голова.

– Это бывает. Адаптация к новому препарату. Кстати, иногда могут наблюдаться галлюцинации. Но они скоротечны и со временем тоже пройдут. Главное – не сопротивляйтесь. Позвольте себе расслабиться.

Мария крепче сжала трубку тонкими пальцами.

– Ты сволочь, – сипло проговорила она.

– Наоборот. Я пытаюсь наладить вашу жизнь. Во всех смыслах. Но вы упорно не даете мне этого сделать.

Говорить больше было не о чем. Маша отключила связь.

Итак, во всем виноват новый препарат, который подсунул ей Макс. Галлюцинации – вещь довольно обычная для тех, кто употребляет наркотики. Ничего хорошего в этом, конечно, нет; но если забрался в логово дракона, даже самого безобидного, будь готов к тому, что он покажет зубы.

Тревожило Марию другое: неужели даже поверхностное погружение в мир восточного мистицизма вызвало такой сильный сдвиг в ее сознании? Если это так, то нужно готовить себя к новым сюрпризам.

Мария машинально хотела потереть плечо, но остановилась, обратив внимание на то, что привычная уже боль ушла. Ушла совсем. Какой бы гадостью ни был новый препарат, но он выполнил свою главную функцию – избавил ее от боли.

От боли – но не от тоски.

Внезапно Марии захотелось услышать чей-нибудь голос. Настоящий, живой, участливый.

Толя Волохов?.. Добрый, грубоватый, милый увалень, но он опять начнет упрекать ее. В последнее время он все время подозрительно на нее косится. Наверное, ожидает очередного срыва.

…Нет, новых упреков она сейчас не выдержит.

Стас Данилов?.. Прежде чем проявить участие, он обрушит на нее град подколок и шуток. А слушать его хохмы ей сейчас совсем не хотелось.

Кому же тогда позвонить?

Господи, а ведь ей совершенно некому позвонить. И когда она успела порастерять всех друзей? А может, их никогда и не было?

«Неужели я так сильно переменилась?» – с горечью подумала Мария.

Внезапно перед глазами у нее всплыло задумчивое лицо Глеба Корсака. Этот журналист умел быть приветливым и приятным. И, кажется, он неплохой человек. И, вроде, смотрел на нее как-то по-особенному… Да-да, по-особенному. Так, как на нее давно уже никто не смотрел. Стоит ли удивляться, для него она не коллега по работе, не «гражданин начальник» и не клиент, которому ты пытаешься спихнуть очередную порцию наркоты.

Не отдавая себе до конца отчета в своих действиях, Мария набрала номер Глеба Корсака.

– Алло, – отозвался журналист.

– Глеб, это Мария Любимова.

– Рад вас слышать, Мария. Есть какие-нибудь новости?

– Ничего конкретного. А у вас?

– Тоже пока ничего.

Она слегка прикусила губу и пару секунд молчала. А потом выпалила:

– Чем вы сейчас заняты, Глеб?

– Пью водку с тоником и слушаю музыку, – ответил журналист спокойным, приветливым голосом.

Мария улыбнулась:

– Везет вам.

– Хотите присоединиться?

– Не думаю, что это будет удобно.

– Почему?

– Уже поздно.

– Да бросьте. Люди ходят друг к другу в гости, и делают это не только днем. Приезжайте. По голосу слышу, что вам нужно развеяться.

– Это правда, – вынуждена была признать Мария.

Она вдруг поняла, что не хочет сейчас возвращаться домой. Она привыкла думать о своей квартире как об уютном жилье, но сейчас она представлялась ей пустынным, заброшенным местом, находящимся на краю Вселенной.

– А я вам правда не помешаю? – смущенно спросила Маша.

– Не помешаете что? Пить водку или слушать музыку?

– И то, и другое.

Она услышала, как он усмехнулся.

– Ну, пить я с вашим приездом не перестану. Даже не надейтесь. А музыку я просто сделаю потише.

– Что ж, тогда решено. Диктуйте адрес.

Глеб продиктовал. Мария повторила его вслух, чтобы получше запомнить, а затем спохватилась:

– Забыла спросить. Вы там один или в компании?

– Кроме меня, стакана и Билла Эванса, здесь никого нет.

– Кто такой Билл Эванс?

– Пианист. Джазмен.

– Что ж… – Маша улыбнулась. – Против этой компании я не возражаю.

Перед тем как тронуть машину с места, Любимова опустила окно, достала с заднего сиденья пакет с механической чайкой и швырнула его в железную урну.

3

Пробраться на территорию роскошной усадьбы депутата Логинова оказалось делом непростым. Прежде чем оказаться возле крыльца дома, Толе Волохову пришлось пройти через два кордона охраны и сдать свой табельный пистолет.

Сенатор открыл дверь сам. Окинул Волохова хмурым взглядом и вышел на крыльцо, из чего Толя сделал вывод, что впускать в дом его никто не собирается.

«Что ж, мы не гордые, – подумал Волохов, – и на улочке перетопчемся. Главное, чтобы мангал запалили да одеяло дали». Мангал во дворе у депутата стоял роскошный – кирпичный, просторный, на сотню шашлычков, не иначе. Настоящая русская печь, а не мангал. Однако пришло время представиться по всей форме.

– Здравствуйте, Александр Васильевич! Я майор Волохов, – сказал Толя солидно. – Вот мое удостоверение.

Удостоверение Волохов по привычке выставил перед собой, но Логинов брезгливо отшатнулся от него, словно Толя показал ему жабу. Выглядел депутат так же, как в телевизоре и на страницах газет, вот только ростом был с каланчу. Тощий, длиннющий, весь какой-то мосластый, подвижный, словно на шарнирах. А лицо – выбритое до синюшности и холодное, словно высечено из мрамора. И седые волосы под стать – неестественно белые, ровно зачесанные набок.

– Я сказал вашему начальнику, что мне не нужна помощь, – недружелюбно проговорил депутат. – Я объяснил ему, что способен защитить свою дочь сам.