Полнолуние - Антонов Сергей Валентинович
– Найду! В тех местах только один спец по таким делам водится. Загулял он на воле и зря мне в такой момент под руку попался. Упеку по полной программе!
– Ладно, иди и больше по городу без штанов не скитайся.
Дверь за Глебом закрылась. Иван взглянул на часы и решил, что пора принимать дежурство по УВД. Он вышел в коридор, который во второй половине дня стал немноголюдным. Впрочем, тревожные голоса, доносившиеся из дежурной части свидетельствовали о том, что ночь будет беспокойной. Платов вошел в дежурку.
– Что у вас?
– Двойное убийство, Иван Александрович! – отрапортовал старший лейтенант. – По предварительным данным опять Учитель поработал.
– Опергруппа?
– К выезду готова! – откликнулся за дежурного сыщик Артем Божко. – Тут недалеко. Дом номер тринадцать. Девятиэтажка. Надоело сидеть в кабинете?
– Не всем же лавровым венкам твою голову украшать. Авось и мне осколочек славы достанется. А то поймаешь Учителя в одиночку и обгонишь меня в звании, загордишься, здоровкаться перестанешь.
– Не перестану, Ваня. За Учителя мне медали не дадут, скорее пару звездочек снимут.
– Вот и хочу полюбопытствовать, какие дела творит фрукт, из-за которого тебя в сержанты разжалуют.
Спускавшийся с крыльца Глеб Треухов пропустил группу оперов и экспертов, спешивших к машине и от души порадовался тому, что будет иметь дело не с жестоким убийцей, а с милым сердцу угонщиком велосипедов.
* * *Дело явно не клеилось. Вдохновение упорно не хотело двигать рукой и вместо бессмертных строк шариковая ручка вычертила на чистом листе окружность. Вскоре в верхней ее части появились две точки, обозначившие глаза, а чуть пониже черточка-нос и дуга-рот. Рожица насмехалась над потугами поэта и за это была отправлена в мусорную корзину.
Редактор довольно толстого и плохо раскупаемого журнала «Арфа Караваевска» Аркадий Петрович Трубочка печатался под псевдонимом Арно Горн, но от этого не преставал оставаться Трубочкой.
– Золотые листья мчат по тротуару, – Арно помахал ручкой, как дирижер палочкой. – Холст заброшен, кисти… Мы с тобой не пара! Точно: не пара!
Последнюю строфу редактор выкрикнул. Он поспешно, боясь того, что крылатый Пегас может навсегда умчаться в свое небесное стойло, принялась заносить на бумагу родившиеся в голове рифмы.
Это увлекательнейшее для любого поэта занятие прервал стук в дверь.
– Ну?!
Трубочка посмотрел на обитую кожей дверь с такой ненавистью, будто был тигром, в клетку к которому по глупости случайно вошел посетитель зоопарка. Дверь бесшумно открылась и на пороге смущенно замер одетый в черный свитер и белые брюки посетитель. С таким вызовом обществу мог одеваться только поэт, причем поэт непризнанный.
– Ах, это вы!
– Я, Аркадий Петрович. Мне назначено…
– Все прекрасно помню! – для пущей убедительности редактор приподнял массивное пресс-папье в виде бронзовых пера и чернильницы и вытащил из-под него стопку листов. – Читал ваши стихи и, поверьте, получил огромное удовольствие!
Трубочка держал в руке вовсе не рукопись, а черновые наброски своей собственной статьи на первую страницу «Арфы Караваевска», в которой рассуждал на тему, в которой ни черта не смыслил.
– Очень. Очень интересные идеи, облеченные в искрометные слова. Для человека вашей профессии, которой свойственен холодный прагматизм, это…
Аркадий Петрович щелкнул пальцами, так и не найдя другого эпитета для стихов, которые даже не удосужился прочесть.
– Это…
– Вы их опубликуете? – потерял терпение поэт.
– Конечно! – Трубочка фальшиво улыбнулся. – Не опубликовать такие вещи было бы преступлением с моей стороны! Но… Несколько позже. На ближайшие три месяца редакция «Арфы» обеспечена материалами. О том, когда придет черед ваших произведений, мы сообщим дополнительно.
– Понятно, – вздохнул поэт. – Значит опять ждать?
– Совсем немного! – Аркадий Петрович запихал свои рукописные инсинуации на прежнее место и проводил поэта полным тепла и неземной нежности взглядом. – До скорого!
Посетитель ушел, унося с собой вдохновение, которое очень редко навещало Трубочку-Горна.
– Ах, чтоб вы все сдохли, любимцы муз! – проворчал редактор, с тоской глядя в окно. – Не дают спокойно работать!
Искусством общения с поэтами он владел в совершенстве. Если бы удалось избежать непосредственного контакта с нытиками-рифмоплетами, то Аркадий Петрович был бы одним из самых счастливых людей не только на Земле, но и в ближайших галактиках.
Однако положение редактора обязывало Трубочку изворачиваться и проявлять чудеса дипломатии. Все поэты были немного чокнутыми, а значит потенциально опасными. Только редактор «Арфы Караваевска» умел накормить пустыми обещаниями волков и сберечь в целости то, что считал главным в жизни: сохранить под своей попой кресло из дорогой кожи и возможность гробить таланты с беспощадностью инквизитора.
Недавний посетитель был, несомненно, хорошим поэтом. Трубочка искренне завидовал не только его стихам, но и внешности. Так мог бы выглядеть Сережа Есенин или лорд Байрон. Внешности же самого Аркадия Петровича не помогла бы и пластическая операция. Типичный бюрократ-функционер с мощным бычьим лбом а-ля Зюганов, круглыми покатыми плечами и объемистым брюхом не мог иметь ничего общего с такой небесно-цветочной вещицей, как поэзия. Не мог, не имел, но продолжать с гордостью и величием нести редакторское бремя.
Трубочка попытался отыскать рифму к слову «осень», придвинул к себе лист бумаги и в столбик написал «синь», «просинь», «носим».
– И что же мы носим в эту пасмурную осень? – спросил у самого себя Аркадий Петрович. – А носим мы…
О том, что день явно не задался, Трубочку оповестил новый стук в дверь. Очередной поэт, в отличие от предыдущего собрата по перу, не выказал и тени смущения. Он быстро прошел через кабинет и сел в кресло напротив редактора.
– Мои стихи пылятся в вашем клоповнике целый год!
– Позвольте, милейший! Таким тоном можно говорить на базаре, а здесь…
– Здесь не базар, а настоящая помойка! – отрезал поэт. – Будешь печатать стихи или мне другого издателя искать?
– А у вас их много? – съязвил Аркадий Петрович.
– Таких, как ты падла пузатая, ни одного!
– О вашем вопиющем поведении…
Поэт вышел, громко хлопнув дверью, а редактор долго в замешательстве поглаживал бронзовое перо на своем столе.
– До чего похожи, но какие разные темпераменты, – задумчиво пробормотал он.
Казалось бы, ничто не могло вернуть Аркадию Петровичу хорошего настроения. Однако постепенно Трубочка увлекся сочинением ответа, на длинное послание какой-то общественной организации и даже не заметил, что рабочий день закончился.
Нетерпеливым взмахом руки он заставил убраться секретаршу, щелкнул кнопкой настольной лампы и продолжил писать.
Шаги за дверью заставили Аркадия Петровича поморщиться.
– И после шести покоя нет!
Эту фразу Горн произнес тоном булгаковского Пилата, который жаловался на отсутствие покоя при луне. Причем сказано было так, словно Трубочка задерживался на работе каждый день, а не единственный раз за последние двадцать лет.
Посетитель не стал утруждать себя стуком в дверь и вошел в кабинет с видом хозяина.
Трубочка с негодованием посмотрел на нахала.
– Опять вы? Я же сказал: стихи…
– Какие стихи? – мужчина оперся на редакторский стол. – Причем здесь стихи? Ты гонишь Трубочка! Я не за стихами, а за тобой пришел. По твою душу, скотина!
Глаза Аркадия Петровича стали такими же круглыми, как его лицо. Он не пытался помешать позднему визитеру, который протянул руку к тяжелому пресс-папье и легко, как пушинку оторвал его от стола.
Острые зазубрины пера рассекли редактору правую щеку, а чернильница, которой Трубочка пользовался, как пепельницей, проломила ему череп.
Он должен был рухнуть на свой стол, но убийца остановил падение, схватив жертву за плечо, и положил поверх дорогой мелованной бумаги простую ученическую тетрадь в тонкой зеленой обложке. Только после этого убийца позволил голове редактора упасть. Тонкий ручеек крови из глубокой раны на голове уверенно прокладывал себе путь среди горок пепла и окурков, пока не превратился в багровое озерцо на краю стола.
