Стивен Кинг - Нужные вещи

Мистер Гонт вышел в подсобку и вернулся оттуда с вазой. Ваза не просто походила на первую, они были ни дать ни взять двойняшки.

– Сколько? – задохнувшись спросила Синди, поглаживая дрожащими пальцами очаровательный изгиб вазы. Она с раскаянием вспоминала собственный восторг от покупки, совершенной в среду. Теперь ей казалось, что Гонт в тот раз лишь наживил крючок. Теперь уж он ее поймает на удочку. Эта ваза уже не будет стоить тридцать один доллар, за эту она расплатится сполна. Но она была ей совершенно необходима в пару к той, что уже стояла на каминной полке в гостиной. Синди эту вазу желала, вожделела.

Услышав ответ Гонта, она не поверила своим ушам:

– Раз уж эта неделя первая в моей жизни и работе в вашем городе, почему бы нам не считать сумму, выплаченную за первую вазу, достаточной за обе? Берите, дорогая, и радуйтесь.

Синди была настолько потрясена, что чуть было не выронила вазу.

– Что… вы сказали…

– Вы все поняли правильно, не ошиблись, – подтвердил Гонт, и Синди внезапно поняла, что не может оторвать взгляда от его глаз. Фрэнти была не права, неожиданно для себя самой подумала она, глаза у него не зеленые, а серые, темно-серые.

– Но я должен вас кое о чем спросить.

– О чем же?

– Э-э-э… Знаете ли вы помощника шерифа по имени Норрис Риджвик?

Звякнул серебряный колокольчик.

Эверетт Френкел, фельдшер, работавший с доктором Ван Алленом, купил трубку, на которую в свое время обратил внимание Брайан Раск, за двенадцать долларов и обещание подшутить над Сэлли Рэтклифф. Бедняга Слоупи Додд, заика, ходивший на уроки речи по вторникам вместе с Брайаном, приобрел оловянный чайник в подарок маме на день рождения. Это стоило ему семидесяти одного цента и обещания подшутить над женихом Сэлли, Лестером Праттом.

Мистер Гонт пообещал, что когда придет время, он снабдит Слоупи несколькими вещицами, необходимыми для того, чтобы шутка получилась смешная, на что заика беззаботно отвечал: д-да, к-кон-нечно, ззздоррово. Джун Гэвино, супруга одного из самых богатых людей города, торговца молочными продуктами, стала владелицей вазочки с эмалевым покрытием, заплатив за нее девяносто семь долларов и пообещав подшутить над Отцом Брайамом из Собора Царицы Святой Водицы. Вскоре после ее ухода мистер Гонт устроил так, что очередной покупатель согласился подобным образом подшутить над Преподобным Вилли.

День прошел по-деловому плодотворно, а когда к вечеру Гонт вывесил на двери табличку ЗАКРЫТО, он чувствовал усталость, смешанную с удовлетворением. Он за этот день свернул горы и даже сделал первый шаг к тому, чтобы на его пути не встал шериф Пэнгборн. Прекрасно. Работа в дни открытия всегда приносила самые приятные ощущения, но и выматывала, а иногда оказывалась достаточно рискованной ко всему прочему. Может быть, он, конечно, и ошибается относительно Пэнгборна, но Гонт привык доверять своим чувствам в подобных делах, а Пэнгборн весьма смахивал на человека, от которого надо отделаться, во всяком случае до тех пор, пока он не готов будет схватиться с шерифом один на один. Мистер Гонт рассчитывал, что следующая неделя пройдет с успехом и закончится полной победой с праздничным фейерверком. Ох и ослепительный же будет фейерверк!

В четверть седьмого вечера, в пятницу. Алан Пэнгборн подъехал к дому Полли и выключил двигатель. Полли встретила его в дверях и нежно поцеловала. Заметив, что она надела перчатки даже для того, чтобы выйти из дома на такое короткое время, он нахмурился.

– Перестань, – сказала Полли. – Мне сегодня лучше. Цыпленка принес?

Он протянул ей пакет.

– К вашим услугам, милая дама.

Она шутливо поклонилась.

– А я к вашим.

Забрав пакеты, Полли первой прошла в кухню. Алан выдвинул из-за стола стул и, сев на него верхом, задом-наперед, стал наблюдать, как она, сняв перчатки, выкладывает цыпленка на стеклянную тарелку. Он купил его в Клак-Клак Тунайт. Название у заведения было чудовищно провинциальным, зато цыплят там готовили превосходно (если верить Норрису, то с рыбными продуктами дело там обстояло совсем не так хорошо). Единственной проблемой оставалось неминуемое охлаждение продукта, если везти приходится не менее двадцати минут, но на этот случай, как предполагал Алан, и были изобретены микроволновые печи. Они годились только для того, считал он, чтобы разогреть готовый кофе, консервированную кукурузу и освежить цыплят, если везешь их из такого далека, где располагался Клак-Клак Тунайт.

– Тебе в самом деле лучше? – спросил он, когда Полли положила цыпленка в печь и нажала нужную кнопку. Уточнять не приходилось – оба прекрасно знали о чем речь.

– Немного, – призналась она. – Но я почти уверена, что грядет значительное улучшение. Я уже ощущаю покалывание в ладонях, а это первый признак.

Полли подняла руки. Она никак не могла привыкнуть и стеснялась их уродства, но уже давно поняла, что его сочувствие это часть любви. Алану казалось, что какой-то нерадивый мастер сшил перчатки, нацепил их Полли на руки, а потом взял да и приклеил их навеки к ее запястьям.

– Тебе сегодня не нужно принимать лекарства?

– Я приняла одну таблетку. С утра.

На самом деле она приняла три – две с утра и одну в обед, но боль не уменьшалась по сравнению со вчерашним днем. Она догадывалась, что покалывание, о котором говорила, происходило скорее всего в ее воображении.

Она не любила лгать Алану и считала, что ложь и любовь несовместны, а если и встречаются, то ненадолго. Но она так долго жила одна и теперь так боялась его потерять. Она верила Алану, но не считала нужным рассказывать ему все до конца.

Он уже давно твердил насчет Мэйо Клиник, и Полли опасалась, что если он догадается насколько ей худо теперь на самом деле, то станет еще настойчивее. Она не желала, чтобы ее проклятые руки стали самой важной частью их взаимоотношений… и еще она боялась того, что ей могли бы сказать на консультации в больнице. С болью она еще могла жить, но без надежды едва ли.

– Ты не достанешь из духовки картофель? – попросила Полли. – Я хотела позвонить Нетти прежде, чем мы сядем за стол.

– А что с Нетти?

– Расстройство желудка. Она сегодня не пришла. Я хотела убедиться, что это не инфекция. Резали говорит, что сейчас ходит желудочный грипп, а Нетти до смерти боится врачей.

Алан, который знал и понимал гораздо больше, чем Полли могла себе представить, подумал: кто бы говорил о страхе, любимая? Полли пошла к телефону, а Алан продолжал свои наблюдения. Он был полицейским и не мог расстаться со своими профессиональными привычками даже вне службы. Не мог и не желал, и не пытался. Если бы он был бдительнее в последние месяцы жизни Энни, она и Тодд скорее всего были бы живы до сих пор.

Когда Полли направилась к двери, он обратил внимание на перчатки и вспомнил, что Полли стягивала их зубами вместо того, чтобы снять как снимают все люди. Он видел, как она выкладывает на тарелку цыпленка, и от его внимания не ускользнула гримаса боли и закушенная губа, когда она приподняла тарелку, чтобы поставить ее в печь. Это все признаки плохие. Он встал и подошел к двери, ведущей из кухни в гостиную, чтобы пронаблюдать, достаточно ли легко или с усилием Полли будет снимать телефонную трубку.

Это один из самых верных способов определить ее состояние. Но именно тут он увидел улучшение или ему, во всяком случае, так показалось.

Полли набирала номер Нетти быстро и уверенно, но поскольку стояла в дальнем конце комнаты, он не смог разглядеть, что аппарат, как и все остальные аппараты в доме, был другой конструкции – кнопки огромного размера. Алан вернулся в кухню, продолжая прислушиваться к тому, что происходило в комнате.

– Алло, Нетти?… Я уже собиралась повесить трубку. Я тебя разбудила?… Да… Ага… Как ты себя чувствуешь?… Ну хорошо… Я думала о тебе… Со мной все в порядке. Алан принес на ужин цыпленка из Клак-Клак Тунайт… Да, спасибо.

Доставая деревянное блюдо с полки над кухонным столом, Алан раздумывал: врет она все насчет своих рук. Неважно, как она орудует с телефоном, все равно рукам не лучше, чем в прошлом году, а, может быть, и хуже. Ее ложь Алана не удивляла, он так же как Полли понимал смысл лжи во благо. Вспомнить хотя бы историю с младенцем. Она родила в начале 1971 года, приблизительно через семь месяцев после того, как покинула Касл Рок на автобусе, направляющемся в Грейхаунд. Алану она поведала, что ребенок мальчик, Полли назвала его Келтоном – умер в Денвере в возрасте трех месяцев. Задохнулся во время приступа астмы, кошмар, который пришлось пережить молодой матери. История была вполне реальна, и Алан ни секунды не сомневался, что Келтон Чалмерс в самом деле умер. Проблема с версией, выдвинутой Полли, состояла лишь в том, что она была неправдой. Алан, как профессиональный полицейский, ложь от правды мог отличить всегда (исключение составляло только вранье Энни) Да, подумал Алан, это было единственное исключение из правила, и оно обошлось дорого.