Сергей: Гомонов - Сокрытые-в-тенях

— Раскладывайся, — захлопотала все та же медсестра. — Вот тута вот ляжешь, удобненько.

— А нельзя у окна? — шепнула Дина, с надеждой поглядев на голые ветки тополя, покачиваемые слабым ветерком.

— Не положено! — буркнул один из санитаров. — Положили сюда — сюда и ложись! Гостиница, что ли, тебе тут?

Дина покорно присела на край заправленной постели. В старой, одиночной, палате ей казалось, что на нее смотрят, а здесь противное ощущение удвоилось. И отчего эта черноглазая так ее разглядывает? Неужели ей рассказали о преступлении Дины?!

В ожидании обхода врача Диана исподтишка озиралась и оценивала новое место. Наверное, тут лучше, чем в изоляторе: пусть и душевнобольные, но все ж живые люди…

Черноглазка «отмерла» и шевельнулась на своей кровати. Если бы не пышные темные волосы и не типично женского покроя халат, на ней надетый, она могла бы сойти за мальчишку, до того была безгруда и узкобедра. Коротким стремительным скачком взгляд ее метнулся на «проклятую» кровать и тут же снова впился в новенькую.

С приходом доктора бормотание и возня у тумбочки второй пациентки прекратились. Мищуков Аркадий Михайлович, кандидат медицинских наук, психиатр с многолетним стажем работы, в задумчивости остановился перед Диной, сложив руки перед грудью и медленно потирая пальцами исключительно выбритый подбородок. На товарок Дины он внимания не обращал, а вот сама она, судя по заминке, заинтересовала доктора чрезвычайно.

— Жалобы наблюдаются? — наконец проронил он, вынимая из-под мышки большой журнал в серой кожаной обложке.

Дина сразу же кивнула:

— Я не помню ничего, доктор! То, что я Диана, мне сказали. Не знаю, сколько лет мне, где живу… жила… Я совсем ненормальна, да?

— Ну не спешите, не спешите, куда ж вы так? — с покровительственными нотками, невольно оживающими в голосе пожилых врачей-мужчин в присутствии молодых пациенток, проговорил Аркадий Михайлович. И ведь сам себя ловил доктор Мищуков на этой маленькой слабости, но ничего с собой поделать не мог: ну кто еще по нынешним временам будет так беззащитно и преданно заглядывать ему в рот, ожидая вердикта и подтверждая его доминирующее мужское начало?

Аркадий Михайлович просмотрел записи журнала, хотя Дина по каким-то неуловимым приметам догадалась, что ее история болезни доктору прекрасно известна. Игра!

При послевкусии от мысли об игре ноздри девушки азартно раздулись, а в лицо прилила кровь. Чем-то далеким — безумно желаемым, дерзким и неизведанным — повеяло от этой идеи. Загадочными краями, таинственными морями, солеными ветрами…

— А пойдемте-ка побеседуем в холл, гражданка Сольвейго Диана Владимировна! — улыбнулся Мищуков, догадавшись, что блаженная черноглазка с кровати напротив сбивает Дину с толку и мешает ей сосредоточиться. — А вы, голубушка, Кассандрушка вы наша, не смущайте нам пациентку! Гостеприимнее надо быть!

Черноглазая моргнула по-совиному и наконец отвернулась.

— Пойдемте, пойдемте! — врач легонько встряхнул Дину за плечо.

В дверях им встретилась третья пациентка, приведенная санитарами с процедур. С края губ, растягиваясь, текла у нее вязкая слюна. Дина отвернулась и прошла мимо, пропущенная доктором вперед. Чтобы куда-то девать неуклюжие руки, она поискала карманы на трико, но карманов не было.

Они уселись друг против друга на подоконнике. Середину холла занимала деревянная кадка с большим полузасохшим растением, а на окне стояли решетки.

— Меня зовут Аркадием Михайловичем, — представился доктор. — Полагаю, ваша амнезия — явление временное, вызванное побочным эффектом препаратов, которые вам назначил Сергей Алексеевич…

— Кто такой Сергей Алексеевич?

— Это мой зам. То есть, препараты были выбраны верно в сложившейся ситуации, но предусмотреть индивидуальную реакцию организ…

— За что я убила мужа? — резко перебила его Диана.

Мищуков выдержал паузу, со строгим вниманием изучая собеседницу.

— Судя по показаниям ваших соседей, это случилось на почве бытовой семейной ссоры.

Фраза прозвучала казенно, как и обязана была прозвучать.

— Со дня на день в лечебницу приедет кто-то из правоохранительных органов, чтобы составить с вами, Диана Владимировна, обстоятельный разговор. Это все, что мне известно относительно их планов насчет вашей судьбы. Наше дело — наблюдать за вашим здоровьем и постараться вернуть вам не только здравомыслие, но и память…

В голове Дины пронеслась фраза «убийство в состоянии аффекта», подслушанная, видимо, в одном из смутных периодов пребывания здесь и отпечатавшаяся в памяти коротким черным штампом. Ей показалось странным, что доктор столь бесстрашно уединился с нею, буйно, судя по всему, помешанной пациенткой. Хотя наверняка у него имеются средства для экстренного вызова санитаров, случись с ним какая-нибудь непредвиденная неприятность…

— Арка… дий Михайлович, а могу я перейти на кровать у окна? — вместо чего-то важного спросила девушка.

Мищуков замялся. Буквально на мгновение, но замялся. И в воображении Дины тут же вскинулся предупредительный перст: «Внимание! Опасность!» А быть может, это просто отголоски ее паранойи? Она ведь сумасшедшая и находится в психбольнице!

— Ну почему же нет? Можете. Но учтите, что в окнах щели, и по ночам там может дуть!

Доктор не стал объяснять, что прошлой зимой с той койки увезли в реанимацию пациентку — острая форма менингита. Мало того, у всех женщин, которые оказывались на кровати у окна, вскоре происходили обострения болезни, и их переводили в отделение интенсивной терапии, откуда они, становясь полностью «овощами», уже не могли вернуться в общую палату. Склонные к мистификациям душевнобольные придумали сказку о «проклятой кровати у окна»…

— Я буду укрываться, — пообещала Дина. — И еще… Не знаю, откуда я это взяла, но мне кажется, что я никого не убивала. Пожалуйста, верните мне мою память!

Тщательно укутавшись вытертым шерстяным одеялом, она лежала и в темноте слушала завывание ветра. Не обманул доктор: в оконные щели сквозняк так и свищет, немудрено и воспаление легких подхватить… Но не это самое страшное.

В комнате за нею наблюдали. Даже в полной тьме. Будто некий неизвестный, пользуясь абсолютным инкогнито, поглядывал на Диану из тени и думал свою думу по поводу ее будущей судьбы.

Дина мысленно обратилась к своей соседке и вспомнила мальчишеский облик, распахнутые глаза и перебинтованные запястья несчастной девчонки, которую успела разглядеть при свете. Сколько ей? Шестнадцать с небольшим? Но столько ужаса и горя во взгляде — бедная!