Артур Мэйчен - Бэйсуортский отшельник

«Конечно, я волновалась, — ответила я. — Но последнюю неделю или две я волнуюсь ничуть не меньше».

«Я это вижу. Вы, разумеется, знаете, какая любопытная вещь человеческий мозг?»

«Доктор, я понимаю, что вы хотите сказать, но происходящее со мной — не самообман. Я видела то, о чем говорю, своими глазами».

«Да, разумеется. Но перед этим вы долго глядели на яркие лучи заката, вот и объяснение. Завтра вы все увидите в другом свете, я в этом уверен. Но прошу вас помнить, что я всегда к вашим услугам; без колебаний приходите или посылайте за мной, если что-нибудь вызовет ваше беспокойство».

Не могу сказать, что разговор с доктором успокоил меня. Я по-прежнему была охвачена тоскою и страхом, и по-прежнему не знала, что предпринять. Когда на следующий день я встретила брата, я заметила, что его правая рука, на которой я ясно видела пятно черного огня, обмотана платком.

«Что с твоей рукой, Фрэнсис?» — спросила я спокойным тоном.

«Ничего страшного, — сказал он. — Вчера я порезал палец, и кровь долго не унималась. Так что я замотал его кое-как».

«Если хочешь, я аккуратно забинтую его».

«Спасибо, милая, этого платка достаточно. Как насчет завтрака? Я голоден».

Мы сели за стол. Он практически ничего не ел и не пил, а когда я делала вид, что не смотрю на него, украдкой бросал мясо собаке. Я никогда не видела у него такого выражения глаз; мне пришло в голову, что этот взгляд не имеет в себе ничего человеческого. Он был таким же пугающим и необъяснимым, как и пятно, которое я вчера видела у него на руке, и все это не было иллюзией или обманом чувств.

Вечером я опять отправилась к доктору.

Он недоверчиво покачал головой и на несколько минут погрузился в размышления.

«Вы говорите, что он до сих пор принимает лекарство? Но зачем? Насколько я понял, все описанные вами симптомы давно исчезли. Зачем продолжать лечение, если он уже здоров? А кстати, где приготовили лекарство? В аптеке Сэйса? Я давно уже никого туда не посылал; старик, по-моему, уже не особо соображает, что к чему. Давайте-ка сходим к нему вместе. Попробую с ним поговорить».

Мы вместе дошли до аптеки; старый Сэйс знал доктора Хабердена и с готовностью согласился ответить на наши вопросы.

«Уже несколько недель вы посылаете лекарство по этому рецепту мистеру Лейцестеру», — сказал доктор, протягивая старику исписанный листок бумаги.

Аптекарь неуверенно надел свои огромные очки и трясущейся рукой развернул перед ними бумажку.

«Да-да, — сказал он. — Осталось совсем чуть-чуть. Это довольно редкое лекарство. Раньше у меня был запас, но теперь придется возобновить его, если мистеру Лейцестеру нужно будет еще».

«Не позволите ли мне взглянуть на то, что у вас осталось?» — спросил Хаберден.

Аптекарь протянул ему стеклянную бутылку. Доктор вынул пробку и понюхал содержимое, а затем бросил на аптекаря странный взгляд.

«Где вы это взяли? — спросил он. — И что это? Это вовсе не то. что я прописывал. Да, да с этикеткой все в порядке, но это совсем не то, что значится в рецепте».

«Оно давно хранится у меня, — испуганно ответил старик. — Я получил его по своим обычным каналам. Его редко прописывают, и оно стоит у меня на полке уже несколько лет. Осталось совсем немного».

«Вам лучше отдать его мне, — сказал доктор. — Боюсь, тут что-то не так».

Мы молча вышли из аптеки. Доктор нес под мышкой бутылку, тщательно завернутую в бумагу.

«Доктор Хаберден, — позвала я, когда мы немного прошли, — доктор Хаберден!»

«Да», — откликнулся он, кинув на меня мрачный взгляд.

«Я бы хотела знать, что принимал мой брат по два раза в день в течение последнего месяца».

«Сказать откровенно, мисс Лейцестер, не имею понятия. Поговорим об этом у меня дома».

За всю дальнейшую дорогу мы не проронили ни слова. Когда мы вернулись к доктору, он попросил меня сесть и принялся расхаживать по комнате; его лицо выражало глубокую озабоченность.

«Ну что же, — сказал он наконец, — все это действительно крайне странно. Я разделяю вашу тревогу. Должен сознаться, что сам ничего не могу понять. Давайте не будем сейчас обсуждать все то, что вы рассказали мне вчера и сегодня, но факт остается фактом: в течение последних нескольких недель мистер Лейцестер подвергал свою нервную систему действию совершенно неизвестного мне лекарства. Повторяю, это совсем не то, что я выписал. Остается только одно — попытаться определить, что за вещество находится в этой бутылке».

Он развернул бумагу, осторожно высыпал несколько крупинок порошка на листок и некоторое время внимательно изучал их.

«Похоже на сульфат хинина, — сказал он. — Слоистая консистенция. Но понюхайте, как это пахнет».

Он протянул мне бутылку, и я поднесла ее к лицу. Запах был сильный, густой и тошнотворный.

«Я отправлю это вещество на анализ, — сказал Хаберден. — У меня есть друг, профессиональный химик. Тогда можно будет о чем-то говорить. Нет-нет, прошу вас, не надо опять о том, что вам вчера показалось. Я не могу этого слышать. И советую вам не думать об этом самой».

Вечером мой брат не пошел на свою обычную прогулку.

«Я уже перебесился, — сказал он со странным смешком. — Пора браться за работу. Немного юриспруденции — как раз то, что надо после такой дозы удовольствий».

Ухмыльнувшись, он отправился в свою комнату. Я заметила, что его рука по-прежнему перевязана.

Через несколько дней доктор Хаберден позвонил в нашу дверь.

«У меня никаких новостей, — сказал он. — Чамберса нет в городе, так что я знаю об этом веществе не больше вашего. Но я хотел бы видеть мистера Лейцестсра, если он дома».

«Он у себя в комнате, — сказала я, — я скажу ему, что вы пришли».

«Нет, не надо, я поднимусь к нему сам, и мы немного побеседуем. Я думаю, что мы придавали слишком большое значение этому случаю. Чем бы ни был этот порошок, он ведь помог».

Доктор пошел наверх. Стоя внизу, я слышала, как он постучал в дверь; она открылась и захлопнулась за ним. Затем я целый час ждала в полной тишине, которая под конец стала невыносимо гнетущей. Наконец, сверху долетел шум захлопнувшейся двери, и доктор спустился по лестнице. Я услышала в холле его шаги. У меня перехватило дыхание; мельком я увидела в зеркале свое побелевшее лицо.

Доктор подошел ко мне. В его глазах был неподдельный ужас. Одной рукой он оперся на спинку стула, и я заметила, что его нижняя губа нервно подрагивает. Перед тем, как заговорить, он издал несколько нечленораздельных звуков.

«Я видел этого человека, — сказал он шепотом, — я целый час провел в его обществе. Господи! И я еще жив и в сознании! Я всю свою жизнь имел дело со смертью, всю жизнь ковырялся в распадающихся остатках человеческой плоти. Но только не это! Нет».