Виктор Косенков - Город золотых пчел

Они стояли посреди загаженного голубями и людьми чердака, как свежие цветы на могиле. Такие яркие, будто излучающие свет, чистые. Свешивающаяся с потолка, поросшая паутиной верёвка на пару со сквозняком водила хороводы вокруг них.

И эта белая улыбка, эта воздетая для шлепка рука…

Мне пришлось уйти и с чердака. На память властям я оставил эту парочку, стоящую посреди грязи. Расставаться с ними было тяжело, почти больно. Но я ушёл.

Каждому своё место. Я был рад за своих кукол, что они нашли своё место в жизни. На загаженном чердаке светить чистотой.

Когда я наконец выбрел на круглосуточный бар, стало холодно.

Мне казалось, что прошли столетия. От одной двери до другой. Столетия, века. От одного колокольчика до другого, от одних ступенек… И за каждой дверью меня встречало уже другое время, другой мир, другие лица. Потеряться было страшно.

И только тут я увидел что-то знакомое. Бармен, высокий лысоватый мужик с аккуратно подстриженными остатками волос, чёрный пиджак на белой сорочке. Стены, потолок, деревянный пол. Две тряпичные куклы на полке за стеклом с наивным интересом рассматривали посетителей.

— Пива… — начал я, но запнулся, увидев на полке зеленоватую бутылку с витиеватой надписью. — Простите, не надо.

Бармен невозмутимо отставил стакан, заполненный наполовину золотистой, как моча, жидкостью и вопросительно уставился на меня.

— Простите, это абсент? Я правильно прочитал? Бармен обернулся, скользнул взглядом по полке:

— Да, все верно. Желаете?

— Да, да… — Во рту явственно ощущался вкус жжёного сахара и горечь полыни. — Да.

Бармен звякнул узкими стаканчиками. Бутылка треснула крышкой. Неожиданно для себя я протянул руку и коснулся плеча человека, повелевающего бутылками. Тот замер и покосился на меня. Ни тени страха не промелькнуло в его глазах. Вообще никаких чувств.

— Мне всю бутылку. И два стаканчика.

Почему два? Найти ответ на этот вопрос я не успел. Два прозрачных близнеца стукнулись своими звенящими лбами на стойке. Рядом приземлилась их зеленоватая мамаша. Я подмигнул тряпичным куклам. Кассовый аппарат что-то проскрежетал сжатыми зубами и проглотил пару купюр.

Наверное, следовало бы заказать чего-то поесть, но абсент занимал все мои мысли. Хотелось горькой сладости и легкости. Прижатый небом к стулу, я нацедил немного зеленого раствора в одного из стеклянных близнецов.

Выпил.

Потом ещё.

— Что ты чувствуешь, когда напиваешься?

Я открыл глаза. Напротив меня сидела девчонка. Две огромных серых луны смотрели исподлобья. Сетка голубых вен оплетала глазницы, словно ветви деревьев ночное небо.

Резко выделялись скулы. Тонкая, бледная кожа рыжеволосого человека. Темные брызги редких веснушек.

— Что ты чувствуешь, когда напиваешься?

— Легкость, — ответил я.

— Я тоже, — она кивнула. Коротко обрезанные волосы мотнулись над столом.

— Что ты сделала со своими волосами.

— Ничего. Обрезала, и все. Терпеть не могу возиться с ними. Так некрасиво, но все равно. В глаза не лезут. Нальешь мне?

Она протянула стаканчик. Длинные тонкие пальцы нежно обхватывали прозрачное стекло. На указательном светилось колечко в виде змейки.

— Это абсент, он крепкий, — зачем-то предупредил я.

— Знаю, — и она тут же высосала стеклянного близнеца. Прищурилась. — Ещё.

Мы стукнули лбами стаканчики. Горький жжёный сахар, чем-то похожий на жидкое стекло.

— Как конопля, — сказала она. — Очень похоже. Та же легкость.

— Ты кто? — спросил я.

Меня снова окатило светом двух серых лун.

— Наверное, сейчас никто. Посмотри, я похожа на кого-нибудь?

Она встала и отошла от столика на пару шагов. Невысокая, худая до предела, видно даже под одеждой. Короткая юбка, из-под которой торчат худые, чуть припухлые коленки. И очень бледная кожа. Такая бедная, что синева вен проступает.

— Я похожа на кого-нибудь? — Она развела руки в стороны, и я увидел, что её куртка надета на голое тело. В прорези разошедшейся «молнии» мелькнул живот.

— Нет, — ответил я.

— Значит, я никто. А ты? Как мне тебя называть?

— Как тебе хочется.

— Налей, — она забралась на стул. — Я буду называть тебя… Никак я не буду называть тебя. Просто никак не буду.

— Не называй, — я заполнил стеклянного человечка зеленью. — Смотри, стаканы похожи на кукол.

— Точно, — сказала она через паузу. — Такие маленькие мальчики.

— У меня было много кукол.

— Было?

— Да. Их всех унесли.

— Отняли?

— Нет. Не так. Просто унесли. Часто приходится расставаться с тем, что любишь. Это как смерть. Всегда бывает. Со всеми.

Она кивнула, словно понимала, о чем я говорю.

— А ещё я убиваю зомби.

— Убиваешь?

Я кивнул.

— Вокруг множество людей, которые внутри не люди совсем.

— Зомби?

— Да. Не такие, как принято в кино. Не мертвецы ожившие и так далее, а просто люди. Но внутри они зомби. Внутри их нет человека. Только пустая оболочка снаружи.

— А что же внутри?

— Внутри… Внутри маленькая куколка. Которая дергает их за ниточки. Ворочает их суставами. Но кукла же не живая! Зомби. Они живут по установленному сценарию. Двигаются в деревянных рамках своих слов. Тянут свои руки… У них такие руки, словно лапки паука. Ко всему, к чему они прикасаются, приклеивается липкая паутинка. Я слышу, как внутри кукла трогает себя за фарфоровый животик и талдычит: «Делайте так, как я говорю, делайте так, как я говорю…» Зомби лживые. Они прячут свое грязненькое нутро, а потом неожиданно вытаскивают его на свет, обволакивают им кого-нибудь и отталкивают от себя, смеясь и хихикая, показывая на него пальцем. Тогда кукла внутри их кричит и радуется: «Смотрите на него. Плохой. Плохой. Плохой. Делайте так, как я говорю, и вы не будете такими как он!» Зомби. Я убиваю их и делаю куклы. Потому что, когда куклы достаешь изнутри, они становятся честными. У меня было много кукол. Теперь их у меня нет.

— А где ты живешь?

— Нигде. Сейчас — в этом баре. У меня нет дома. Там были куклы. А теперь их нет. И дома тоже. Налить?

— Налей, — она пододвинула стакан. Змейка живо ползала по её указательному пальцу. — А как ты убиваешь зомби?

— Молотком. Иногда ножом. По-разному. Это же зомби, а не люди. Не имеет смысла быть милосердным.

— А тела?

— Разделяю. Потом в целлофан и складываю в мешки. У меня был большой холодильник, понимаешь?

Она кивнула. Я окинул взглядом бар. По всему помещению клубился дым. Бармен невозмутимо читал газету, а куклы за стеклом медленно танцевали. Вальс. Дым звучал как вальс. Все вокруг звучало как вальс.