Челси Ярбро - Костры Тосканы

— Он ведь алхимик! Они знают толк в подобных вещах!

Лодовико опять нахмурился и заерзал на месте.

— Куриные яйца, особая глина, особый грунт, особый песок, особенные пропорции смеси… Зачем?

Он встал, и скамья под Гаспаро опасно накренилась.

— Ну погоди у меня! — сказал каменщик, ухватившись за стол. — Лодовико, уйми ее, или я упаду! Сядь и выпей, как подобает настоящему христианину.

Лодовико не заставил себя ждать и вновь тяжело плюхнулся на скамью. Равновесие восстановилось.

— Отлично! Хозяин! Еще вина!

Он улыбнулся, изображая из себя подгулявшего простака, и самодовольно забарабанил пальцами по столу.

Чаши наполнились, Гаспаро, хлебнув вина, пришел в совершенно блаженное состояние. Лодовико склонился к нему с участливой миной:

— Тяжело человеку быть одному, а?

Гаспаро, вмиг пригорюнившись, согласно кивнул.

— Да, это так, мой милый! Даже домой идти неохота. Ты, должно быть, думаешь, — прибавил он, сделав большой глоток, — что давних вдовцов вроде меня уже ничто в этом мире не манит? Но это вовсе не так! Я еще силен и порой задумываюсь кое о чем… и чаще всего о Розарии. Ох, ну и женщина! Веселая, милая, бережливая, славная… просто сокровище, но мне она не под стать!

Он прикрыл глаза рукой, немного помедлил и снова взялся за чашу.

— Ты молод, ах, как ты молод, мой дорогой Лодовико! Ты не понимаешь, каково это — быть старым и одиноким!

— Не прибедняйся, Гаспаро Ты еще вовсе не стар!

Но Гаспаро только качал головой и грозил пальцем соседу.

— Мне сорок восемь, малыш, уже сорок восемь! Еще каких-нибудь десять лет, и я превращусь в старую развалину! Одинокую старую развалину! Никому не нужную. Никому…

Каменщика охватила печаль, он допил вино и, положив руки на стол, уставился в одну точку.

Лодовико, вплотную к нему придвинувшись, поменял чаши местами.

— Потеря близких — это большое горе, но безденежье еще горше. Особенно в старости, когда человек теряет все силы и не может заработать на жизнь, — вкрадчиво заговорил он.

И просчитался.

Гаспаро ухватил соседа за ворот, сильно встряхнул его и заявил:

— Моему отцу стукнуло шестьдесят восемь, а он был еще хоть куда! У Туччи крепкая кость! Мы работаем до последнего вздоха! Думай, что говоришь!

Он обмяк и потянулся к чаше. Лицо его погрустнело.

— Это был замечательный каменщик! Первый в округе! Он строил собор Санта-Мария дель Фьоре и там…

Но Лодовико не дал приятелю свернуть на натоптанную дорожку.

— Ты лучше подумал бы о себе! А заодно о богатстве нашего нынешнего патрона! Даже урвав от него малую толику, можно прекрасным образом обеспечить себя!

— На, получай! — В глазах Гаспаро вспыхнул враждебный блеск, и он отвесил напарнику оплеуху. — Ты что, предлагаешь мне обокрасть господина? Туччи каменщики, а не воры, и ты, Лодовико, тоже не вор! Ты каменщик, заруби это себе на носу и никогда больше не подступайся ко мне с такими речами!

— Но он так богат, — пробормотал Лодовико, потирая затылок, — и к тому же не флорентиец!

— Зато мы — флорентийцы! — с пафосом воскликнул Гаспаро, — Мы не должны грабить заказчиков! Запомни это, малыш! — Он похлопал приятеля по плечу. — Я, кажется, понимаю, в чем дело! Ты просто напился и мелешь всякую ерунду! Тебя развезло от последней чаши! Зря я позволил тебе ее заказать.

Каменщик встал. Он сильно шатался, пытаясь устоять на ногах.

— Я забуду все, о чем ты говорил, Лодовико! Это была пьяная болтовня.

Чертыхаясь про себя, Лодовико виновато ухмыльнулся.

— Ты прав, — согласился он, — я, кажется, перебрал!

Гаспаро с упорством пьяного продолжал:

— Главное — не думать об этом! Сейчас ты пойдешь домой, ляжешь спать и все забудешь! И я усну и тоже забуду все. Так что нам некому будет даже напомнить, произошло между нами что-нибудь или нет!

Он допил остатки вина и очень осторожно поставил чашу на стол.

— Спасибо тебе, Гаспаро, — сказал Лодовико, правда, несколько раздраженно, но каменщик этого не заметил.

— Что ж, — произнес он добродушно, — все было прекрасно! Мы славно поговорили! Мы мало общаемся, Лодовико. Слишком много работаем! Нам надо чаще встречаться. Вот так, по-дружески, накоротке…

Лодовико снял руку каменщика со своего плеча.

— Завтра наговоримся, Гаспаро. А сейчас нам пора!

Вечер не удался. Но со временем он обратит себе на пользу и это. Лодовико поднялся на ноги и заплетающимся языком спросил:

— Где тут дверь?…

Гаспаро несильно хлопнул его по плечу.

— Эх, Лодовико, хороший ты парень! Очень хороший! Дверь мы найдем! Только сначала заплати за вино! — Он пошел нетвердой походкой к выходу и потащил напарника за собой.

Тот с неимоверным усилием все же сумел высвободиться.

— Голова… У меня кружится голова…

Лодовико прислонился к стене и замер.

— Иди вперед, — сказал он каменщику. — Я тебя догоню.

Гаспаро расхохотался, небрежно взмахнул рукой и покинул трактир.

— Молодой мастер хочет чего-нибудь? — спросил, приближаясь, трактирщик.

— Нет, нет! — Лодовико отлип от стены, постоял какое-то время, что-то обдумывая, затем с кривой ухмылкой бросил монету на стол и вышел в холодную ночь.

Записка донны Эстасии Катарины ди Арриго Пармской, домоправительницы и кузины Алессандро ди Мариано Филипепи,[5] адресованная Франческо Ракоци да Сан-Джермано. Вручена адресату в доме алхимика Федерико Козза ночью 21 марта 1491 года.

Молю Господа, чтобы это послание нашло вас как можно скорее.

Сандро и Симоне вскоре уедут на четверо суток. Я останусь одна. Надеюсь, восхитительные свидания, так сблизившие нас на прошлой неделе, возобновятся и подарят нам множество счастливых минут.

Если мое предложение не оставит вас безразличным, пошлите мне весточку, я нахожусь у себя.

Ваш дивный подарок покоится на моем ложе, сгораю от нетерпения показать, насколько он там к месту.

Ваши поцелуи вселяют безумие!

Придите и исцелите меня!

ГЛАВА 2

В библиотеке стало темно, и Деметриче Воландри прервала чтение. Три книги, лежавшие перед ней на настольном пюпитре, смутно белели страницами в сумерках уходящего дня. Она прикрыла рукой глаза и призналась себе, что скорее ослепнет, чем допустит, чтобы кто-то мог ее упрекнуть в недобросовестном отношении к делу.

Без особого желания Деметриче потянулась к перу и проверила его кончик. Он, конечно, засох и нуждался в очистке, ибо чернила в склянке были немилосердно густы, сегодня она просто замучилась с ними.