Мара Брюер - Фанатка

У миссис Салини не было такой беззаботной молодости, как у этих юношей и девушек. Ещё девочкой она пережила страшные годы второй мировой войны в Италии. Никто не знал подробностей, эта тайна всегда витала над учительницей, делая её загадочной. На её некогда симпатичном лице, теперь покрытом не очень глубокими для её возраста морщинами, была отражена мука, многие годы жившая в её сердце. И зависть к этим юным, счастливым людям.

– Итак! Начинаем! Но… одно условие! – сказала миссис Салини. – Я не приму сочинений про эти ваши «привидения»! – В аудитории послышался гул, означавший всеобщее разочарование. – Мои внуки до полуночи делились впечатлениями и подробностями, так что я и сама могу вам всё пересказать.

– Лизи напишет про выходные на ранчо её тётушки Рэйчел, ты, думаю, о Дарси, – растерянно и обиженно на весь свет шепнула Элис. – А о чём писать мне? – В её голосе послышалась паника.

– Ну, можешь написать про свой аттестат, – напомнила о цели последних десяти лет Анжела, – или о группе поддержки…

– Но это же глупо!

– Уверена, ты справишься! – быстро проговорила Анжела, поскольку миссис Салини уже приближалась к их парте.

– Вампиры, – успела скороговоркой прошептать Анжела, получив в ответ одобрительную улыбку подруги: это идеальная тема для сочинения.

– Тишина, – напомнила миссис Салини. – У вас всего чуть более часа.

Она, в отличие от учеников, желавших растянуть этот час на полдня, с нетерпением ждала, когда прозвенит звонок. Сочинения окажутся на её столе, и она сможет скрыться с ними в учительской, изучить интересы школьников и помечтать. Она хотела быть, как эти дети – такой же молодой, увлекаться чем-то новым, современным, а не коротать время, как сейчас, пока они переносили свои фантазии на бумагу, над томиком Шекспира. Эта книга была, казалось, её неотъемлемой частью, как палец или ухо.

Преподавательница вернулась к своему рабочему столу, откуда без помех могла наблюдать за выражением юных лиц. О чём они думают? Что их волнует? Она узнает об этом чуть позже.

«Что вчера произошло с Кристен?» – Анжела прочла записку Элис и вздрогнула. Это означало одно: Элис требовала правды. Не намекала, а именно требовала. Об этом говорил её заострённый почерк, её резкое движение руки при передаче свёрнутого вдвое листа бумаги. Чёткий изгиб листка выдавал нетерпение. Анжела не решилась повернуться и посмотреть подруге в глаза. Она быстро скомкала записку и незаметно положила в задний карман джинсов.

Раскрыть тайну… Но как? Это ведь не её секрет. Не только её… Если бы он принадлежал ей одной, она бы поделилась своими терзаниями с Элис. Они слишком тяжелы для неё одной. Хотелось кричать, скинуть груз, который давил на её хрупкие плечи. Ей не было бы так одиноко. Но как можно совершить предательство по отношению к Кристен?

Анжела мельком взглянула на Элис – та была уверена, что получит все ответы сегодня же. Потом уткнулась в тетрадь, но написала лишь одно слово: «Сочинение».

Идея Элис написать о Дарси была превосходной, однако все мысли Анжелы были заняты событиями вчерашнего вечера и тем, как всё объяснить. Кристен вряд ли одобрила бы разглашение… К тому же сама Анж не до конца понимала, что происходит и как это возможно. Она только могла верить Кристен на слово.

Вчера вечером им не удалось поговорить по телефону достаточно откровенно, поскольку родители обеих были рядом и могли услышать лишнее. То, чего они никогда не должны были узнать. Родители Кристен крутились вокруг неё, озабоченные внезапным плохим самочувствием своего чада. Её мать, Хелен, считавшаяся не очень-то хорошей хозяйкой, винила себя: приготовленный ею обед вполне мог оказаться причиной желудочного расстройства. Хотя никаких признаков недомогания, кроме бледности, лицо Кристен не выдавало.

Одна только фраза Кристен успокаивала Анжелу: «Все в порядке, опасности нет». Благодаря этим словам Анж смогла уснуть этой ночью.

Анжела поняла, что не дождётся конца урока. Она должна была встретить Кристен на автобусной остановке, чтобы отправиться по магазинам. Но на этот раз не шопинг привлекал её, а подробности, которые могла поведать только её «талантливая» подруга. В голове Анж был полный кавардак. Девушка не могла всего постигнуть разом и разложить по полочкам в правильном порядке: каждый раз что-то оказывалось не на своём месте, и по этой причине все предметы приходилось переставлять снова.

– Уйти, сбежать!!! – вопил чей-то голос внутри нее.

– Но как? – возмущённо отвечал другой.

– Думай, Анж! – приказывал первый.

А как бы сейчас поступила Элис? Она уж точно придумала бы что-нибудь из ряда вон выходящее. Никто из окружения Анжелы не был более изобретательным, чем её подруга.

Она заглянула в тетрадь Элис и прочла фразу: «Резкая головная боль».

– Элис! Ты – гений! – прошептала Анж и улыбнулась полными восторга глазами своей ничего не понимающей подруге.

Анжела не успела представить, на какую тему было сочинение в соседней тетради, но только три слова из него помогли составить Анжеле её собственное «сочинение» – специально для миссис Салини.

Девушка медленно поднялась со своего места, подошла к преподавательнице, что-то шепнула и, получив кивок в знак одобрения, покинула класс…

Выйдя на улицу и вдохнув свежий воздух, Анжела завернула за угол школы и направилась к автобусной остановке. Она была рада, что сумела найти выход, и была безмерно благодарна Элис. Как всегда, вовремя! Сочинение будет сдано на следующей неделе. И оно точно будет про Дарси – в благодарность Элис за её идею. Нет, за обе идеи: по поводу письменного и устного сочинений. Напряжение немного отступило, и теперь мысли стали яснее.

От остановки её отделяло полквартала, она уже видела нескольких человек, ожидающих автобуса. Среди них не было Кристен. Анжела взглянула на часы. До конца урока ещё час, Кристен также вряд ли приедет раньше, её придётся подождать. Радует, что появилось время для самой себя. Нет, она, безусловно, с нетерпением ждала встречи с Крис, её рассказа, но, ускользнув из шуршащей тетрадками аудитории, почувствовала свободу и радовалась возможности побыть наедине со своими мыслями на открытом пространстве улицы. Класс давил на неё, и проблема казалась неразрешимой. Но теперь – совсем другое дело.

Надо было обдумать ещё одну важную вещь: как теперь отвертеться от объяснений с Элис? С каждым шагом Анжела будто приближала себя к этому разговору. С чего начать и как объяснить происходящее? Как она отреагирует? Пятьдесят шагов, сорок девять… Можно ли как-то избежать разговора? Анжела ненавидела вранье. Не умела лгать и не хотела. Как будто предавала сама себя, испытывала страшные муки… Сорок три… Может, разом выпалить Элис всю правду и снять с себя непосильную ношу? Она неглупая и вроде не сплетница. Сможет ли она понять происходящее? Понять лучше самой Анжелы? Не станет ли она считать Кристен ещё более странной?.. Тридцать пять, тридцать четыре… Кристен… Может, стоить обсудить это с ней? Она-то будет против, но, может, есть хоть какая-то возможность её убедить? Двадцать девять…Убедить, что, возможно, Элис, рациональная и вечно всё планирующая, как никто в их четвёрке, поможет разобраться. И станет их союзницей. В любом случае, тайна, которую знают двое, – уже не тайна. От Лизи легко можно скрыть всё, что угодно. Она тактична и не станет расспрашивать. Не то, что Элис. Анжела вспомнила томимые вопросом глаза полуиндейской подруги сегодня. Пожалуй, жажда знаний Элис сильнее, чем возможность Анжелы что-либо скрыть от неё. Но будет ли это правильным? Это слишком личное, сокровенное. Элис не чужая, вовсе не в этом дело. Но нельзя рассказывать всё сразу. Надо выдавать информацию дозированно, чтобы Элис постепенно привыкла к этому… Семь, шесть, пять, четыре, три…