Андрей Дашков - Латая дыру

Брызги попали Вадику в лицо. Щенок дико взвизгнул и затих. Но ненадолго. Из отчаянного писка его плач превратился в вопль безнадежности…

Он замолчал окончательно только тогда, когда Вадик сбросил в яму четвертый булыжник. После этого оставалось только задвинуть решетку на место (Вадик справился с этим, хотя чугунная отливка весила килограммов двадцать, и даже почти не испачкался – во всяком случае, не так сильно, чтобы рассердить папу).

Вадик отряхнул руки и вышел из тени. В конце переулка появилась папина синяя «девятка». Через несколько секунд машина остановилась рядом с ним. Из-за открытой передней дверцы доносилось непонятное пение нескладной и некрасивой тети Каас. Папа повернул голову и показал большим пальцем на заднее сиденье. На его лице блуждала бессмысленная улыбка. В мыслях он был далеко – вероятно, где-нибудь на Лазурном берегу…

Мальчик открыл дверцу и взобрался на мягкий диван, обтянутый велюром. Потом покосился влево. Мертвец, конечно, был на месте. Как всегда. Его можно было «увидеть» краешком левого глаза, если слегка опустить веко. Набегающий поток воздуха выдувал личинки из ноздрей и полуоткрытого рта и заставлял их кружиться по салону. Вадик закрыл ладонью нос и зачарованно смотрел, как папа дышит смертью.

Целый месяц он чувствовал себя великолепно – особенно по ночам. Дыра затянулась. Умершая бабушка оставалась там, где ей и положено быть; недотыкомка с мельницы прятался в подвале. Зато другие кошмарики веселились вовсю. И веселили Вадика. Например, окровавленный и околевший щенок с раздробленным черепом, который стал его любимой игрушкой прежде, чем Вадик заткнул им свою дыру.

Потом дыра появилась снова и за одну ночь выросла до устрашающих размеров. Щенок провалился в нее, будто муха в открытую форточку. Вадик мог бы поместиться в этой дыре полностью.

4

Он возвращался с первого в своей жизни свидания, состоявшегося в городке аттракционов. Его любимая девочка запечатлела на его щеке влажный поцелуй, и он до сих пор ощущал, что правая щека чем-то существенно отличается от левой. Отличие было неуловимым, но от этого переполнявшая Вадика радость жизни не угасала. Она даже заставила его забыть на время о гнетущем присутствии дыры, которая становилась особенно очевидной по ночам.

Городок аттракционов находился в парке, начинавшемся прямо за его домом, и Вадик обладал огромным преимуществом перед своими сверстниками, чьи родители поселились не так удачно, – он мог приходить в парк один. В тот день он потратил пятерку из своих карманных денег – то есть просадил все. По правде говоря, удовольствие стоило того, чтобы разориться. У него была обширная программа: качели, «американские горки», три порции мороженого, тир (в котором ему не дали пострелять, но разрешили смотреть и даже взобраться для этого на табуретку), салон игровых автоматов, жвачка «турбо» с изображением нового «фольксвагена» на вкладыше, «чертово колесо» (он коварно пристроился к какой-то семейной паре, выгуливавшей своих отвратительных дочерей-двойняшек – одна из них сильно ущипнула его, когда кабина всплыла на самый верх, а другая показала язык с белыми пупырышками). В завершение того удачного дня Вадик встретил девочку Леночку, гулявшую в парке с мамой.

Слушая сюсюканье ее мамы, он с трудом дождался того момента, когда оказался с Леночкой наедине. Месяц назад он расстался с ней в павильоне детского сада. Месяц – целая вечность, если вам пять лет. И в то же время это не та вечность, от которой начинает ныть сердце у взрослого человека…

Предложение сыграть в бадминтон последовало вскоре. Ему чертовски понравилась эта игра, хоть и не удавалось удержать волан в воздухе дольше пяти-шести секунд.

Все самое лучшее в его жизни произошло под покровом густой летней зелени – там, куда они залезли, разыскивая волан. При этом оба не выпускали из рук стаканчики с чудесным апельсиновым пломбиром…

Волан долго не находился. Девочка уже начала страдать и готова была расплакаться от досады, когда он сунул руку в заросли крапивы, не думая о последствиях.

Вместо ожидаемого ожога, он испытал только легкую щекотку. Жжение возникло намного позже. Зато волан оказался в его пальцах. Самое прекрасное, что он увидел, это сияние серых глаз, на которых уже выступили слезы. В качестве награды он получил поцелуй с ароматом апельсинового пломбира – холод по краям и что-то теплое и удивительно мягкое в середине… До сих пор на щеке будто сидела стрекоза с трепещущими крылышками…

Он вошел в свой подъезд в настроении, которое приближалось к эйфории. Дома его поджидал новый картридж (папа неизменно покупал ему новые картриджи для игровой приставки каждое первое воскресенье месяца, и Вадик не видел причины, почему этого не должно случиться сегодня). Кроме того, он предвкушал пирожное после ужина и продолжение «Затерянных во времени» по телевизору. Да, это был великолепный во всех отношениях и почти бесконечный вечер! Если только не принимать во внимание Генку Пивоварова, поджидавшего Вадика на лестнице.

В подъезде не было лифта, но Вадик никогда и не пытался убежать от маленьких детских неприятностей. На этот раз Пивовар был один, зато явно настроился отомстить за свои распухшие шарики. С липких белесых волосиков, как всегда, стекали струйки пота. По иронии судьбы от него тоже несло апельсинами и химическим запашком жвачки «Hot lips». Но эти ароматы были не в состоянии заглушить его ЕСТЕСТВЕННУЮ вонь. Запах возбуждения, страха и… смерти. Легкий сквознячок все из той же дыры.

Вадик не задался вопросом, откуда ему известны такие интимные подробности про смерть. Это было бы пустой тратой времени. Толстяк стоял на лестничной площадке и готовился воспользоваться своей удобной позицией. Его кеды находились на уровне лица Вадика. На футболке, обтягивавшей рыхлое тело, было написано: «Славянский базар – 98».

– Теперь я буду учить! – заявил Генка, позаимствовав эту фразу у Чака Норриса. Для своей комплекции он двигался довольно быстро. Во всяком случае, Вадик не успел уклониться, когда кед врезался ему в ухо и, как следствие, произошло столкновение головы с крашеной стеной.

Вспышка боли была мгновенной, а потом – только гул и звенящая пустота, в которой обрывки мыслей носились хаотически, словно стайка вспугнутых летучих мышей под сводами заброшенной колокольни. Тем не менее взгляд Вадика был прикован к Генкиному туловищу – упитанному и даже жирному туловищу, четко выделявшемуся на фоне окна. Этот силуэт внушал уважение своими размерами. И еще надежду.

– Стой! – сказал Вадик, подняв руку.