Жан Рэ - Смерть Людоеда

— И даже Людоед! — фыркнул Буманн. — Даже Людоед! — согласился месье Фенестранж.

— Давным-давно и в нашей холодной Англии мидландцы делали доброе бодрящее вино. О нем говорили много хорошего, — вмешался в разговор мистер Петридж.

— Я получил лозу из замка Шантосе, — заявил Фенестранж.

— Ну и ну! — вскричал герр Буманн. — Ведь замок Шантосе был одним из владений ужасного Жиля де Рэ, не так ли?

— Именно так, поэтому я и назвал вино, которое вы только что отведали, «Вино Людоеда»!

— Тогда выпьем за здоровье Людоеда! — радостно вскричали гости.

Петрус Снепп осушил бокал и позволил наполнить его снова. Он не участвовал в разговоре, да и вряд ли мог сказать что-либо интересное. Он слушал, как на улице бушевала буря, и думал о развилке дорог, речонке и омуте.

Тюиль, Буманн и Петридж смаковали вино, как знатоки. Одновременно они рассматривали комнату, не скрывая своего восхищения. Им казалось, что они очутились внутри радуги и их глаза должны были свыкнуться с феерией красок и форм прежде, чем различить пестрые груды медвежат из золотистого плюша, оловянных солдатиков в сверкающих мундирах, очаровательных кукол, крохотных лошадей, коров, телят, игрушечные поезда и доспехи.

Петрус Снепп заметил все это еще тогда, когда вошел в комнату, и сразу подумал: «Прямо игрушечный базар для детишек». Но вслух он этого не произнес.

Фенестранж расхохотался.

— Приманка для жертв Людоеда!

Герр Буманн, пытаясь заглушить урчание в животе, осушил свой бокал. Запах жаркого наполнял комнату… Неужели хозяин добавил к пряностям чеснок? Эти чертовы французы готовы сунуть чеснок и в букет роз.

— Смотрите, восхищайтесь, а я на минутку вас оставлю, мне надо на кухню. Но не обессудьте, у меня приготовлено только одно блюдо: рагу из ягненка… правда, осмелюсь доложить… нежности несравненной!

Фенестранж поспешил к двери, и Петрус заметил, что у него короткие кривые ноги.

Трое фольклористов стали осматривать комнату, любуясь картинками и гравюрами в серебряных рамках.

— Смотрите, матушка Хаббард со своим псом! — воскликнул англичанин.

— Бременские музыканты, — восхищенно сказал немец, наткнувшись на забавную группку: осла, кота, пса и петуха.

— Полночь! Золушка теряет хрустальный башмачок, — вымолвил Тюиль, ткнув пальцем в рисунок.

Петрус Снепп подмигнул графину для крепких напитков, сделанному в виде хохочущего толстяка-голландца папаши Женьевра.

— Ты не так уж красив, — пробормотал шофер. — Рыжие волосы, зеленые глаза, толстое пузо, кривые ноги. Чтобы стать Людоедом, ему нужны только руки, как узловатые ветви дуба.

И, ухмыльнувшись, подумал, не наполнен ли фарфоровый живот папаши Женьевра кровью вместо доброй голландской можжевеловки.

Тюиль отвел глаза от какого-то гномика и взглянул на соседнюю игрушку. Это был толстяк, сидящий за столом. При повороте крохотной рукоятки открывалась громадная пасть. На столе появился аппетитный кусок мяса и тут же исчез в глотке обжоры. Петрус легонько крутанул рукоятку назад, чтобы рассмотреть пищу. Ею оказался крохотный младенец в рубашонке. На цоколе игрушки было написано: «Людоед. Патент 34130. Альсид Фенестранж».

А хозяин уже возвращался с большой салатницей, над которой поднимался ароматный пар.

— Рагу, вино и хлеб — вот и все, что я могу вам предложить, господа, — сказал Фенестранж извиняющимся голосом. — И сам вас обслужу, ибо моя кухарка не расположена покидать кухню. Мне кажется, что мяса хватит и на вторую тарелочку, если у кого будет аппетит. Поужинаем, как говорится, запросто.

Герр Буманн уже жевал и удовлетворенно ворчал между двумя глотками:

— Tadellos… schmeht fein!

Альбену Тюилю пришелся по вкусу соус и он макал в него большой ломоть хлеба. Англичанин ел с холодной решимостью человека, выполняющего свой долг по отношению к организму. Радушный хозяин просто ковырялся в тарелке.

Петрус Снепп был простым человеком. Из чернорабочего на заводах «Тюиль и K°» он выбился в механики, а потом стал личным шофером хозяина. Петрус привык к суровой жизни. Он любил грубую, ко сытную пищу: кусок мяса с кровью, капусту с салом, кровяную колбасу и картошку. А нежное, тающее во рту мясцо, хрящики, крошившиеся под зубами, незнакомые приправы, придававшие соусу странный вкус и запах — все это вызывало у него тошноту; поэтому он запивал каждую порцию пищи добрым глотком вина, благо на вино хозяин не скупился.

На улице свирепствовала стихия. Под яростными наскоками ветра резко хлопали ставни; дождь грозил потопом, а в трубе рыдали неясные странные голоса, но это был ветер, только ветер…

Петрус Снепп не подозревал, что повторял слова старой сказки о малышах, посаженных в печь злой колдуньей:

«Кто стучится в дверь? Ветер… только ветер!»

Месье Фенестранж ел мало, а потому поддерживал разговор. Он говорил больше других и, конечно, о Людоеде, это был его конек.

— Только во Франции и Фландрии есть настоящий Людоед-Крокмитен.

— В Германии есть Рюбецаль, пожиратель репы, — сказал герр Буманн. — Им пугают детей, но он не причиняет никакого зла…

— А у нас в Англии, — заявил Петридж, — живет Мистер Рэйн. Дядюшка Дождь. Этот призрак не трогает детей. Но любому взрослому, который ему не приглянется, он может свернуть шею…

— Уу! Уу! — завывал ветер.

Петрус Снепп прислушался.

В свое время он был на заводе ночным сторожем.

В долгие часы одиночества он привык к вою ветра за окном, часто напоминавшему пьяные голоса, мольбы о помощи и стоны умирающих…

Ветер набрасывался на ставни, словно свора разъяренных собак; потом вдруг засвистел в трубе…

Но разве Петрус Снепп не расслышал детских криков, доносившихся откуда-то из глубины дома? Впрочем, это был ветер, только ветер.

Тюиль пообещал прислать хозяину лучший экземпляр своего эссе «Смутные полтора месяца в Гентской области». Правда, оно написано на фламандском, но он обязательно приложит французский перевод. Эта книга должна заинтересовать месье Фенестранжа, потому что в ней описано некое подобие Людоеда, которого гентцы прозвали «Месье Луи» или «Арраби».

— Рыжие волосы, зеленые глаза, черные зубы, брюхо бочонком, руки, как узловатые ветви дуба, кривые ноги.

— Совершенно зерно! — вскричал Фенестранж с воодушевлением. — Вылитый Людоед!

Петруса Снеппа поразила неожиданная мысль.

«Рыжие волосы!.. Совсем как у мистера Петриджа».

«Зеленые глаза!.. Совсем как у месье Тюиля в минуты гнева».

«Брюхо бочонком!.. Совсем как у герра Буманна».

«Черные зубы».. Петрус с улыбкой вспомнил, что его собственные зубы давным-давно почернели от махорки.