Евгений Константинов - Пока не перевёрнут треугольник

— Пять — два, — сказала красавица.

— Нет! Уже — пять — три! — поправил ее художник.

— Хватит! — заорал я, тщетно подавая в мозг команду проснуться. — ПРЕКРАТИТЕ!!!

— Мы прекратим, то есть, закончим соревнования, кода счет дойдет до одиннадцати в пользу одного из нас, — улыбнулась мне своей жуткой улыбкой красавица. — И в твоих интересах, чтобы один из нас вырвался вперед, чтобы счет не стал десять — десять.

— Но это не честно! — я вдруг вспомнил свои нескончаемые и всегда безрезультатные споры с подводными охотниками, которых называл не иначе, как убийцами рыб. — Не честно!

— Что — не честно? — одновременно спросили он и она.

— Когда мы ловим рыбу, у нее есть выбор — хватать приманку, или нет. Схватила — значит, сама виновата, кого-то съесть хотела. А вы никакого выбора нам не оставляете. Просто догоняете и убиваете!

— Что ж, попробуй нашим Ловцам помешать, — развел руками художник. Потом посмотрел на небо и, поморщившись, что-то пророкотал своей подруге. Она, тоже задрав голову вверх, отрыгнула в ответ.

Проклятье! Чем я мог помочь своим друзьям, оставаясь пленником этого дьявола и этой дьяволицы?! Спрятаться на берегу спиннингистам было абсолютно негде. Обычно, когда во время соревнований принимался дождь, мы промокали до нитки.

Кстати, что там с дождем? Тучки, недавно висевшие где-то над горизонтом, теперь заметно приблизились и вскоре обещали, как выразился художник, «пролиться водой». А ведь он явно недолюбливает воду, даже боится ее! Я набрал в грудь побольше воздуха и закричал так, как, наверное, не кричал никогда в жизни:

— Мужики, прыгайте в воду! С головой — в воду! Те, кто летает — убийцы. Но они не тронут вас, пока вы мокрые! Вера, Катя, прыгайте в воду!!!

Не знаю, услышал ли меня кто-нибудь, а если и услышал, то понял ли? И если даже понял, то поверил ли в грозящую опасность? Ведь обычно, чтобы чему-то поверить, простого предупреждения недостаточно, до тех пор, пока сам не столкнешься с бедой.

Зато художника мои крики развеселили.

— Надо же, — он улыбнулся, глядя мне в глаза. — Вы угадали единственный способ противостояния Ловцам. Я не думаю, что слух ваших рыболовов такой острый, но если вы и дальше будете продолжать кричать, кто-нибудь обязательно услышит и спасется…

Красавица что-то рыкнула, но он, вновь посмотрел на небо и покачал головой.

— Нет, мы не будем затыкать ему рот, пусть предупреждает своих спортсменов. И пусть запомнит, что в следующий раз у наших Ловцов будут защитные противоводные средства.

— Какой еще следующий раз? — не понял я.

— Вы сами говорили, что проводите соревнования каждые выходные, — вновь улыбнулся художник.

— Ой! — вдруг вскрикнула красавица, схватившись за щеку. — Вода с неба!

На меня тоже упала капля, и еще одна. Мне-то было все равно, а вот ей… Персикоподобную щечку девушки украсила уродливая язва. Она не стала дожидаться прибавления таких же язв и опрометью бросилась в машину. Художник, позабыв про мольберт и прикрывая голову палитрой, метнулся за ней следом. Он не вскрикивал, но, обернувшись через плечо, я заметил, что раза три-четыре его словно пронзило разрядом тока.

Ах, как жаль, что дождь не пролился сразу сплошной стеной!

Но, кажется, художничкам и без того пришлось несладко. Во всяком случае, их новенький джип, по которому забарабанили крупные дождевые капли, начал деформироваться: капот и крыша на глазах покрывались ржавчиной, стекла — трещинками. Если здешняя природная вода оказалась для автомобиля столь же губительной, как для его хозяев, то я не понимал, почему, сидевший за рулем художник, не торопится завести мотор и поскорее убраться отсюда. Еще непонятней были действия девушки, которая, держа перед собой белый лист бумаги, что-то торопливо на нем рисовала. Я видел ее в профиль. Язва на щеке сочилась слизью такого же перламутрового цвета, что имели Ловцы, которые, я очень на это надеялся, корчились сейчас под каплями усиливающегося дождя.

Она посмотрела на меня, в подобие улыбки обнажила два ряда детских зубов и перевернула лист бумаги, на котором только что рисовала, на сто восемьдесят градусов. Джип исчез, оставив после себя лишь сухое, не намоченное дождем пятно.

А я вдруг почувствовал, что моя правая рука может свободно двигаться, дождь растворил связывающие ее путы. Я подставил ладонь под капли, плеснул немного водички на левую кисть, и белоснежные пряди сразу растаяли. Свободен! Неужели все закончилось?

И тут я услышал женский визг. Внизу, вдоль обрывистого берега бежала Вера, а за ней, с вытянутыми вперед руками летел Ловец. Задаться вопросом, почему вода не действует на Ловцов, я не успел; там, где сейчас были Верка и Ловец, дождь не шел. Граница падающей сверху воды была где-то посередине между нами.

— Верка! — что есть мочи заорал я. — Сюда! Вверх! Под дождь! Быстрей!

Она услышала, бросила на меня полный отчаяния взгляд, но все поняла. И стала с немыслимой скоростью карабкаться вверх по склону. Но и Ловец тоже увеличил скорость. Это перламутровое порождение кисти художника приготовилось снять с головы девушки скальп. Порождение кисти…

Я подскочил к мольберту, схватил картину, обезображенную треугольником, и перевернул ее на сто восемьдесят градусов. В тот же миг Ловца, который успел схватить Верочку за волосы, словно сдуло порывом ветра. И словно крутящуюся в вихре бабочку, его понесло, понесло через фрагму к дальнему берегу, где светящийся на фоне гор треугольник перевернулся обратно углом верх и основанием вниз, где тускнеющее окно в другой мир заполнялось привычным пейзажем кипрских гор. Крохотная перламутровая вспышка, еще одна, и… все! Словно бы ничего и не было.

Если, конечно, не знать, что неподвижные пятна у воды на противоположном берегу, выбивающиеся из знакомого ландшафта, — мои друзья-спиннингисты, которые не сделают больше ни одного заброса. И если бы не Верочка, уже попавшая под дождь, но отчаянно продолжающая карабкаться вверх по заросшему терновником склону. И еще если бы не картина в моих руках…

Капли до этого падавшие только на верхний край рамки и заметно ее разъевшие, теперь стучали по холсту, перемешивая и смывая краски. Я установил картину обратно на мольберт, но, не успев отвернуться, увидел проявившуюся на холсте короткую надпись. Четыре слова, тут же размытые крупными каплями дождя. Четыре слова, которые очень мне не понравились:

«До встречи в Подмосковье»…