Брайан Ламли - Порча

Наклонный лоб и почти лысая голова, широкий рот с мясистыми губами, глаза навыкате и чешуйчатая шишка на месте подбородка, из которой в разные стороны торчала щетина… И кожа — сама по себе грубая, да еще эти странные складки и наросты, особенно между ушами и воротником…

Однажды днем, ближе к концу недели, когда погода слегка успокоилась, Джеймисон также заметил на пляже и Джона Тремейна. Похоже, дорогу, связывающую поселок с внешним миром, снова размыло, и директор школы смог на пару деньков забыть про опостылевшую работу и посвятить себя любимому занятию. И верно, шагая вдоль линии прибоя, он время от времени наклонялся, чтобы получше рассмотреть прибившийся к берегу кусок дерева. В это же самое время на пляже находился деревенский дурачок, и пути их пересеклись. Джеймс наблюдал за ними, пока они не встретились на визире его бинокля.

Тремейн согнулся над темным лоскутом водорослей, а Джефф вышел на него из-за дюны. Вот и встреча… Директор школы, завидев парня, мгновенно выпрямился и отшатнулся прочь. Более того, он принял угрожающую позу, подняв над головой массивный, узловатый сук. Парень тотчас замер на месте и остался стоять, растерянно болтая руками. Безвольный его рот то открывался, то закрывался вновь в немом протесте.

Что это было со стороны Тремейна — отвращение, ненависть или откровенный ужас? А может, дело просто в неожиданности? Джеймисон так и не смог определиться. Но так или иначе, нелюбовь Тремейна к «наглым щенкам», похоже, приобретала гипертрофированные масштабы в отношении тех, кто был не столько нагл, сколько убог.

Впрочем, сцена эта длилась считанные секунды и закончилась, едва начавшись. Тремейн поспешил домой, а Джефф остался стоять, непонимающе глядя ему вслед. Конец первого действия. Но и увиденного Джеймсу Джеймисону хватило, чтобы вспомнить о собственном обещании наведаться к Тремейнам в гости и полюбоваться на скульптуры из древесины. Что ж, чем не причина нанести визит?

В субботу Джеймисон уточнил по телефону, остается ли приглашение в силе, и в воскресенье вечером преодолел пустынную милю до дома своих ближайших соседей. Машину он оставил на обочине дороги. Поскольку здесь, кроме его собственного, стояли лишь дома Джилли Уайт и Тремейнов, вряд ли она кому-нибудь помешала бы.

— На днях видел вас у моря, — бросил старик Джону Тремейну, удобно расположившись в кресле с бокалом вина в руке. — Смотрю, вы любитель копаться в песке и водорослях.

Хозяин дома кивнул:

— После того разговора во мне снова проснулся азарт. Уже нашел парочку очень приличных коряг.

— У вас наметанный глаз, — польстил ему Джеймисон, причем не без умысла. — Кстати, если не ошибаюсь, в этой комнате как раз выставлено несколько ваших шедевров. Вы не обижайтесь, но для меня это не столько творение рук человеческих, сколько результат работы ветра, морских волн и песка, благодаря которому вы просто вернули к жизни куски дерева при помощи наждака и лака, фантазии и непревзойденного мастерства. Думаю, не будет преувеличением сказать, что вы подарили им новую, впечатляющую жизнь!

— Вот как? — удивился Тремейн. Он принял лесть Джеймисона за чистую монету, не распознав в ней уловку, при помощи которой гость хотел втереться к нему в доверие. Поварившись немного в этом замкнутом, изолированном мирке, старый врач не сомневался: директор школы и его супруга будут в курсе всех местных событий. И здесь он наверняка получит ответы на все интересующие его вопросы — особенно те, которых никак не мог добиться от Джилли.

Джеймисон подозревал (или скорее был уверен), что какие-то обстоятельства чуть не довели Джилли до нервного срыва. Но о каких обстоятельствах идет речь? Здесь так много оставалось неясностей, так много недосказанного… Прежде чем принимать какие-либо решения и тем более уж приступать к делу, нужно все выяснить…

Вот почему бывший врач коротал теперь вечер в обществе Тремейнов. В конце концов, это его и Джилли ближайшие соседи, да и общественное положение у них примерно одинаковое. В отличие от деревенских жителей, которые — хотя на им подобных, как говорится, земля держится — были явно слеплены из другого теста и привыкли держать рот на замке. Из таких не вытащишь и слова, нечего даже надеяться.

Так, вернемся к нашим корягам…

— Да-да, именно так! — заверил он хозяина дома, явно польщенного его неожиданным комплиментом. — Давайте посмотрим на стол, за которым мы сейчас сидим и пьем вино. Он изготовлен из прибитого к берегу бревна — вы посмотрите, как четко виден рисунок древесины, как хорошо он отполирован! — На самом деле стол был довольно уродлив. Затем Джеймисон указал в другой конец комнаты. — И как не восхищаться вон той подставкой под цветочные горшки! Такой насыщенный черный цвет… Лак?

— Лак для яхт. — Теперь Тремейн был готов лопнуть от гордости. — А черная она потому, что это эбеновое дерево.

— Диоспирос, — вставила Дорин Тремейн, возвращаясь из кухни с нагруженным закусками подносом. — Очень тяжелое дерево. Между прочим, тропическое. Одному богу известно, как долго оно носилось по волнам, пока его не прибило к нашему берегу.

— Потрясающе! — воскликнул Джеймисон. — И я не только о подставке. Ваши познания — и не только в древесине, как я успел заметить, — делают вам немалую честь.

Теперь настала очередь хозяйки зардеться от гордости. Она тотчас засуетилась.

— Надеюсь, Джеймс, вам понравится мой палтус.

— Psetta maxima. — Джеймс тоже решил блеснуть своими познаниями. — Если это рыба, моя дорогая леди, то вам нечего опасаться. Я не из тех, кто воротит нос от хорошо приготовленной рыбки.

— Я купила его в деревне у Тома Фостера, — пояснила Дорин. — У него всегда самая лучшая рыба, хотя от него самого я не в восторге.

С этими словами она забавно сморщила носик.

— У Тома Фостера? — уточнил Джеймисон и покачал головой. — Нет, такого парня я не знаю.

— И не надо, — успокоил старика Джон Тремейн, помогая ему подняться и пересесть к обеденному столу. — Том, может, и отличный рыбак, но это все, что о нем можно сказать хорошего. О нем самом и его жене-цыганке.

Джеймисон моргнул старческими глазами и с интересом переспросил:

— Цыганке?

— Никакая она не цыганка, — возразила Дорин. — У нее просто внешность такая, а вообще-то — ни капли цыганской крови. Если не ошибаюсь, ее прабабка была полинезийкой. Их много в наши края понаехало из Девона и Корнуолла. В те времена, когда в Полинезию и Вест-Индию часто ходили торговые суда, моряки нередко привозили из далеких стран темнокожих подружек и жен. Как бы то ни было, Фостеры — единственные, кто взял на себя заботу о юном Джеффе. Думаю, мы должны быть им благодарны — хоть кто-то теперь присматривает за бедным парнем.