Артур Мейчен - «Белые люди»

Когда я была очень маленькая и мама была еще жива, я помнила о чем-то, случившемся со мной до того, да только все это смешалось у меня в голове. Однако, лет в пять или шесть, я не раз слышала, как говорили обо мне, думая, что я не пойму. Говорили, будто за год-два до того я была очень странной и няня просила мою маму прийти послушать, как я разговариваю сама с собой, причем я произносила такие слова, которые никто не мог понять. Говорила я на языке Ку, но сейчас могу припомнить лишь очень немногие слова да еще маленькие белые лица, взиравшие на меня, когда я лежала в колыбели. Белые человечки часто беседовали со мной, и я выучилась их языку. От них я узнала о величественном месте, где деревья и трава были белые, и белые холмы вздымались до луны, и дул холодный белый ветер. Это место мне потом часто снилось, но лица стерлись, затерялись в моих детских воспоминаниях. Однако, когда мне исполнилось лет пять, со мной случилось удивительное происшествие. Няня несла меня на плечах; вокруг желтело пшеничное поле, и мы шли по этому полю, изнемогая от жары. Потом мы свернули на лесную тропинку, и нас догнал какой-то высокий человек и шел вместе с нами, пока мы не добрались до пруда, где было очень темно и мрачно. Няня посадила меня на мягкий мох под деревом и сказала: «Здесь она в пруд не свалится». И они оставили меня там, и я сидела тихо-тихо и смотрела на пруд, и вот из воды и из леса навстречу друг другу вышли удивительные белые люди и стали играть, танцевать и петь. Кремово-белого цвета, они походили на древние статуэтки слоновой кости, что у нас в гостиной. Их было двое, он и она. Она — прекрасная леди с добрыми темными глазами и серьезным лицом — все время странно и печально улыбалась мужчине, а он смеялся и гонялся за ней. Они все играли и играли, все танцевали и танцевали вокруг пруда, напевая что-то, пока я не заснула. Когда няня вернулась и разбудила меня, мне показалось, что она чем-то похожа на ту белую леди, и я рассказала ей обо всем и спросила, почему она так странно выглядит. Няня ахнула, как будто очень испугалась, и побледнела. Она посадила меня на траву и долго смотрела мне в глаза, и я видела, что она вся дрожит. Потом она сказала, что все это мне приснилось, но я-то знала, что не спала. И еще няня заставила меня пообещать, что я никому не скажу об этом, а если скажу, то меня бросят в черную яму. Но я совсем не испугалась, тогда как няню буквально трясло от страха. Я всегда помнила об этом происшествии и, бывало, закрывала глаза и в тишине и одиночестве снова видела белых людей, расплывчато и как бы издалека, но они были такими же прекрасными, как тогда у пруда. И мне вспоминались обрывки песни, которую они пели, хотя воспроизвести ее я не могла.

Лет в тринадцать, или даже почти в четырнадцать, со мной приключилось нечто совершенно невероятное, и тот странный день, когда все это произошло, я впоследствии всегда именовала Белым днем. Мама уже более года как умерла. По утрам я занималась, а после обеда меня отпускали гулять. В тот день я выбрала новый маршрут, и ручеек привел меня в незнакомое место. По пути я порвала платье — кое-где было трудно пройти, приходилось пробираться через густые заросли кустарника, и под низкими ветками деревьев, и через колючие кусты на холмах, и через темные леса, полные стелющихся колючек. Путь оказался долгим, очень долгим. Мне представлялось, что я иду уже целую вечность, а потом дорогу преградила стена зарослей, в которых имелся лишь узкий лаз — что-то вроде тоннеля. Наверное, раньше там тек ручей, но он пересох, и дно было каменистое, а наверху переплелись кусты, не пропускавшие света. Долго я брела по тому темному тоннелю, пока не вышла к холму, которого раньше никогда не видела. Меня окружала унылая чаща кустарника, черные переплетенные сучья которого царапали меня, когда я пробиралась сквозь заросли, и я плакала от боли, потому что на мне живого места не было. Я карабкалась по склону, уже плохо воспринимая окружающее, — все вверх и вверх, пока заросли наконец не поредели и я не вышла на большую пустынную проплешину у вершины холма, где в траве серели уродливые камни, из-под которых выбивались чахлые, скрюченные, похожие на змей деревца. Пробираясь между камнями, я продолжила путь к вершине. Никогда прежде мне не приходилось видеть таких огромных и уродливых камней: некоторые выступали из земли, другие были разбросаны вокруг на сколько хватал глаз, далеко-далеко. Я посмотрела поверх камней, охватив своим взглядом все это место целиком — оно выглядело странно и неправдоподобно. Стояла зима, с окрестных холмов свешивались страшные черные леса — словно черные занавеси в огромной комнате. А деревья имели такие очертания, каких я раньше и представить не могла. Мне стало страшно. За лесами тянулись еще холмы — гигантское кольцо холмов и гор, совершенно незнакомая мне местность, глухая и безмолвная. Небо было тяжелым, серым и унылым — отвратительный свод, довершающий картину. Я вновь продолжила путь среди бесконечных камней. Некоторые из них напоминали людей с оскалившимися лицами, словно эти каменные монстры собирались броситься на меня и утащить с собой, чтобы я навсегда осталась в их каменном мире. Другие были похожи на зверей — ужасных зверей и ползучих гадов с высунутыми языками, — встречались и камни-слова, которые невозможно выговорить, и лежащие в траве камни-мертвецы. С трудом преодолевая страх, я все же шла вперед, чувствуя, как полнится мое сердце злыми песнями, которые напевали мне камни. Мне хотелось строить гримасы и корчиться, как они. Я шла долго-долго, и наконец камни стали нравиться мне, и я перестала их бояться. Я пела песни, вертевшиеся у меня в голове; песни, полные слов, которые нельзя ни произносить, ни писать. Я кривлялась, подражая гримасам каменных лиц, принимая разнообразные позы виденных на дороге каменных чудищ, и ложилась на землю, имитируя каменных мертвецов; я даже подошла к одному оскалившемуся истукану и обняла его. Так вот я шла и шла между камнями, пока наконец не вышла к круглому кургану. Высотой он был почти с наш дом, и такой ровный, круглый и зеленый, словно огромная чаша, опрокинутая вверх дном, — а наверху стоял большой камень, похожий на столб. Я стала карабкаться вверх, но склон оказался таким крутым, что мне пришлось остановиться, а то бы я скатилась вниз, ударилась о камни у подножия и, может быть, разбилась бы насмерть. Однако желание забраться на самый верх большого кургана было столь огромным, что я легла на живот, уцепилась за траву и стала понемногу подтягиваться, пока не поднялась на гребень. Потом я села на камень посередине и огляделась. Мне показалось, что я шла долго-долго и удалилась на сотни миль от дома, что я попала в другую страну, в одно из тех удивительных мест, о которых читала в «Тысяче и одной ночи», или уплыла за море, далеко-далеко, и нашла другой мир, которого раньше никто не видел и о котором раньше никто не слышал, а может быть, каким-то образом улетела на небо и попала на одну из звезд, где, как я читала, все мертвое, и нет воздуха, и ветер не дует. Я сидела на камне и смотрела вверх, вниз и по сторонам, представляя, что сижу на башне посреди огромного пустого города — ведь вокруг не было ничего, кроме серых камней. С вершины я не могла различить очертания камней, но видела, как их много и как далеко-далеко они тянутся. Группы камней располагались в каком-то определенном порядке, образуя рисунки и узоры. Я знала, что это невозможно, так как сама видела, что многие камни выступают из земли и соединены со скалой. Поэтому я присмотрелась внимательнее, но по-прежнему видела только расходящиеся круги, пирамиды, купола и шпили, но теперь мне казалось, что все они смыкаются вокруг того места, где я сидела, и чем дольше я смотрела, тем отчетливее вин дела гигантские круги камней, которые все увеличивались и увеличивались. Наверное, я вглядывалась слишком долго, потому что мне стало казаться, будто они все движутся и крутятся, как гигантское колесо, а я сижу в середине и кручусь вместе с ними. У меня закружилась голова, все вокруг затуманилось и поплыло, в глазах замелькали голубые огоньки, и мне почудилось, что камни подпрыгивают, приплясывают и корчатся, кружась в каком-то немыслимом хороводе. Мне снова стало страшно, я громко закричала, спрыгнула с камня, на котором сидела, и бросилась на землю. Когда я поднялась, то с радостью увидела, что камни остановились. Я села на траву и, съехав с кургана, продолжила свой путь. На ходу я приплясывала, стараясь подражать танцующим камням, и была очень рада, что у меня хорошо получается. Я кружилась в танце и напевала странные песни, которые сами приходили мне в голову. Наконец я спустилась к подножию этого огромного пологого холма — камней там уже не было, а дорога снова уводила в лощину, поросшую кустарником. Я с трудом пробиралась сквозь заросли, как и при подъеме на холм, но не обращала на это внимания — меня переполняла радость, дающая мне как бы дополнительные силы. Я видела необыкновенные камни и теперь могла танцевать, как они. Я спускалась вниз, продираясь, сквозь кусты: высокая крапива кусала мне ноги и зло обжигала меня, но я и на это не обращала внимания, а в ответ на уколы сучьев и шипов — только смеялась и пела. Потом я выбралась из зарослей в скрытую лощину — укромное местечко, похожее на темную улочку, по которой никто никогда не ходит. Лощина была очень узкая и глубокая, а вокруг нее рос густой лес. Над крутыми склонами нависали деревья, сквозь ветви которых проглядывали зеленые островки папоротников, хотя на холме папоротники были засохшие и бурые; здесь они всю зиму оставались зелеными и от них шел густой пряный запах. По лощине бежал ручеек — такой маленький, что я легко могла его перешагнуть. Зачерпывая воду горстями, я стала жадно пить — и вкус у воды был как у светлого, золотистого вина, она искрилась и, бурлила, пробегая по красивым красным, желтым и зеленым камушкам, и потому казалась живой и разноцветной. Я пила и пила ее, и все не могла питься, а потому мне пришлось лечь, наклонить голову и пить прямо из ручья. Так было еще вкуснее, к тому же маленькие волны, касаясь моих губ, нежно целовали меня. Я смеялась и снова пила, воображая, будто в ручье живет нимфа вроде той, что на старой картинке у нас дома, а прикосновения волны — это поцелуи нимфы. Я наклонилась еще ниже, опустила губы в воду и поклялась нимфе, что обязательно вернусь сюда, к этому ручью с живой водой. Я не сомневалась, что это не простая вода, и, наконец продолжив свой путь, была по-настоящему счастлива. Я снова танцевала и все шла и шла вверх по лощине, под нависающими кручами, пока передо мною не выросла отвесная зеленая стена — склон вдруг круто взметнулся к небу, и, кроме стены и неба, больше ничего не было. Словно я достигла края мира. «...Мир без конца...» — но здесь все выглядело так, словно за этой стеной вообще ничего не могло быть, кроме царства Врана[10], куда уходят погасший свет и высохшая под солнцем вода. Я стала думать о том долгом, очень долгом пути, который привел меня сюда: как я нашла ручеек и последовала за ним в неведомые края — и все шла и шла, пробираясь сквозь заросли и колючие кусты и темные леса, полные стелющихся колючек; и как потом карабкалась по тоннелю под деревьями и сквозь заросли кустарника, и как обнаружила серые камни и сидела посреди каменной чаши, а они кружились вокруг меня; как снова шла мимо серых камней, и спустилась с холма по колючим кустам, и поднялась по темной лощине. Мысленно я вновь прошла весь этот долгий, очень долгий путь. Но как мне теперь добраться домой, смогу ли я когда-нибудь найти дорогу, и существует ли мой дом вообще, или он и все, кто в нем был, превратились в серые камни, как в арабских сказках? Я сидела на траве и думала, что же теперь делать. Я устала, и ноги у меня горели от долгой ходьбы. Оглядевшись, я увидела чудесное озерцо у самой стены. Всю землю вокруг него покрывал ярко-зеленый влажный мох — самый странный мох на свете: он был похож то на маленькие папоротники, то на пальмы, то на елочки, и капельки воды сверкали на его изумрудной зелени, словно алмазы. А среди мха блестел водоем — глубокий, красивый и такой чистый, что, казалось, можно дотянуться до красного песка на дне, хотя на самом деле там было очень глубоко. Я стояла и смотрелась в воду, как в зеркало. На дне озерца красные песчинки все время шевелились, и я видела, как бурлит вода, но поверхность водоема была совершенно спокойна. Среди мерцающих изумрудов мха озерцо казалось огромным бриллиантом. Я сняла ботинки и чулки и опустила усталые, разгоряченные ноги в воду. Вода была ласковая и холодная, и когда я поднялась, усталости как не бывало, и я почувствовала, что мне нужно идти дальше — вперед и вперед, чтобы увидеть, что там — за стеной. Я стала очень медленно подниматься по стене, и когда выбралась наверх, то очутилась в самом странном месте, какое мне только приходилось видеть, даже более странном, чем холм серых камней. Оно выглядело так, словно там поиграли дети великанов, потому что кругом? были сплошные холмы, впадины, замки и стены, сделанные из земли и поросшие травой. И еще — два кургана, похожие на большие ульи, круглые и мрачные, и глубокие ямы, и круто вздымавшаяся вверх стена вроде той, что я однажды видела у моря (помню, на ней еще были большие пушки и солдаты). Я чуть не упала в одну из круглых ям — земля неожиданно разверзлась у меня под ногами, но мне удалось сбежать по склону; я остановилась только на самом дне и посмотрела вверх. Все выглядело странным и мрачным. Наверху было только серое, тяжелое небо да стенки ямы — остальное словно исчезло, и теперь во всем мире не осталось ничего, кроме этой ямы. Я подумала, что, когда в глухую полночь луна освещает ее дно и наверху стенает ветер, здесь, наверное, полно злых духов, движущихся теней и бледных призраков. Яма была странной, мрачной и пустынной, как заброшенный храм мертвых языческих богов. Это напомнило мне сказку, рассказанную няней, когда я была совсем маленькой, — той самой няней, которая взяла меня в таинственный лес, где я увидала прекрасных белых людей.