Максим Карт - Метаморфозы (сборник)

Они жадно разглядывали мою женщину. Но я уже потерял уверенность в том, что она принадлежит только мне. Старик сказал ей что-то. И она разделась перед ними до гола. Вдруг он заметил движение моего ставшего непослушным тела и пристально посмотрел в щель между занавесками. Я в ужасе отпрянул от окна. Дольше оставаться здесь не имело смысла. Совершенно невменяемый я побежал домой. Не хотел думать о том, что эти урки будут сейчас вытворять с Ритой, не желал слышать её объяснений и возможных оправданий. Мне хотелось одного – остаться наедине с неожиданно обрушившимся на меня горем.

Дома я залпом выпил стакан коньяка. Приятная теплота, разлившись по телу, немного успокоила меня, но лишь приглушила острую боль, которая терзала мою душу. Развалившись в кресле, я стал ждать Риту. Она вернулась через три часа, вполне довольная жизнью. И вела себя так, будто ходила в гости к лучшей подруге. Словом, про неё она мне и рассказала. Естественно, самое простое оправдание из всех возможных. Поведала, как они пекли вдвоём супер-пупер-торт, а весь процесс выпечки записывали на видео, чтобы потом выставить фильм в одну из социальных сетей. Протянула мне свой смартфон с предложением посмотреть, что у них там получилось и оценить уровень их мастерства. Я просмотрел видео с интересом, словно порнографический ролик. Девки действительно пекли торт. Вся нелепость сложившейся ситуации была в том, что на часах подружки Риты, случайно попавших в кадр, я разглядел дату, совпадавшую с сегодняшней, и время, когда моя жёнушка – я же видел своими глазами! – трясла грудями перед пьяными бандитами. Я ничего не понимал. Мне нужно было срочно успокоиться, чтобы принять верное решение относительно нашей дальнейшей судьбы.

Выпив ещё, я сказал Рите, чтобы она выметалась из моей квартиры. Она заплакала и, обозвав меня пьяной свиньёй, ушла. Вот так мы расстались. Знаю, она меня простила, но я… Запредельное пугает меня. Как девочка из моих детских видений…

Сон швырнул меня в казавшийся чужим мир грёз, хотя мне был знаком каждый его закоулок. Я как-бы проснулся – если можно назвать этим словом почти незаметный сдвиг в моём сознании – в своей комнате, которая не принадлежала мне. Сейчас это была обитель Маши. Она стояла посреди спальни и пристально смотрела на меня, в недоумении трущего ладонями заспанное лицо.

Она не шевелила губами, но я слышал её голос. Она хотела, чтобы я пошёл с ней. Я повиновался.

Не проронив ни слова, она потащила меня в дальний конец двора, где за ветхим домиком для инструментов, росла обильно плодоносившая крупными ягодами старая вишня. Маша крепко держала меня за руку, будто опасаясь, что я сбегу от неё. Я совсем не боялся. Её холодная и влажная ладонь пульсировала в такт сердцебиению. Прислушавшись к своим ощущениям, я понял, что пульсация шла от моего сердца, и влажной была моя ладонь. Мертвецкий холод отталкивал мою руку, но она не могла вырваться из смертельного объятия, крепко сжатая тисками пустоты.

Вишня чернела в лунном свете. Стоя под ней, я чувствовал себя микроскопической букашкой по сравнению с машущим ветвями живым деревом, соскользнувшим вдруг со страниц толстой книги, наполненной старыми русскими сказками. Мысль, что оно в конечном итоге разорвёт меня своими многочисленными руками, не давала мне покоя до тех пор, пока я не увидел Машу. Её взгляд вышиб из моего сознания то лишнее, что мешало мне сосредоточиться на достижении её цели.

Она посмотрела себе под ноги. Я, послушный её воле, проследил за её взглядом. Она сказала очень тихо, хоть её и так не услышал бы никто посторонний: «Я – там. Ты должен меня освободить. Сегодня ночью. Я помогу тебе». И провалилась под землю в том месте, где стояла. Моя ладонь сразу наполнилась теплом. Вместе с Машей ушёл и сон – броском сквозь темноту в солнечный день…

Открыв глаза, я осмотрелся. Надо мной шелестела листьями вишня, а тёплая земля, на которой я лежал, давила в спину острыми камушками. Я вскочил и побежал домой, оглядываясь, но Машу так и не увидел…

Машина урчала мотором, рассекая насыщенный весной воздух. Лившаяся из динамиков приятная музыка наполнила унылую тишину любвеобильной мелодией. Природа мелькала шикарными видами. Мне вдруг захотелось вдохнуть полной грудью чистого степного воздуха. Я опустил боковое стекло. Благоухание трав с хлопком ворвалось внутрь автомобиля. Я добавил громкости музыке, чтобы высоким звуком подчеркнуть своё настроение, взметнувшееся в необозримую высь. И вспомнил об утреннем визите Риты. Зачем приходила? Чего добивается? Анализировать не получалось. Пришлось силой выдавить мысли о бывшей жене из своего мозга.

На дорогу, стрелой рассекавшую степь, набегало волнами травяное море. Прислушавшись, можно было, ей-богу, услышать шум прибоя, существующего однако не в этой реальности. Я ехал туда, где голубое небо с редкими облачками сливалось в линии горизонта с могучей твердью.

И вдруг время замедлило свой бег, да так, что в нахлынувшей тишине стало слышно только моё дыхание, похожее на хрип умирающего. Движок закряхтел на грани полного разрушения. Облака в небе остановились. Перестала прогибаться под ветром трава в степи. Мистическое действо заворожило меня. Моё внимание привлекла серая точка, бельмом выделившаяся на монотонном травяном ковре. Я вывернул голову вправо, чтобы лучше рассмотреть её. Недалеко от обочины сидел жирный заяц. Его стоячие уши немного подрагивали. Мы встретились с ним взглядами. Его глаза были наполнены нечеловеческим разумом, от осознания широты которого мурашки побежали по моей коже. Нос зайца блестел на солнце влагой и шевелился, пытаясь уловить запах машины. Когда это у него получилось, он оскалил белые зубы, помахал мне жирной лапой и побежал в степь, виляя толстым задом, украшенным серым бубенчиком. Вернувшись взглядом на дорогу, я ужаснулся: посреди шоссе стояла маленькая девочка. Это была Маша, неожиданно перенёсшаяся из моего детства в текущую жизнь…

Ночью она появилась до того, как сон укрыл меня воздушным одеялом. Не успел я преодолеть порог между ним и реальностью, а Маша уже схватила меня за руку и потянула к вишне. Мы забрались в садовый сарайчик. В его темноте, пронизанной лунным светом, который сочился из щелей между досками, она показала пальцем на детскую лопатку. Мой любимый садовый инструмент из всех, какими мы работали.

«Её возьми!»

Она затащила меня под дерево и приказала: «Копай!»

Я ненавидел возиться с землёй – не переносил, когда пыль попадала на руки и сушила кожу, а папа всегда принуждал меня к физической работе, считая, что только так можно научиться чувствовать настоящую жизнь. Я вгрызался в землю неистово, гонимый страхом и любопытством.