Александр Анин - Миллион миллионов, или За колёсиком

Думая так, Мхов на бегу пытается разгадать за бабской истерикой рациональный ход, способный хоть не сразу, но примирить его с происшедшим, и уже у ворот дома вдруг догадывается, что в давешней последовательности не хватает слова «случайно». Или же – «нечаянно». То есть, сын случайно, или нечаянно, или лучше случайно-нечаянно убил собаку. А, может, и не убил вовсе? Может, ранил? А жена всё напутала? Но как такое вообще могло случиться?!

Мария в косо наброшенном пальто, давясь плачем, встречает его у ворот. На его «Ну! Ну! Ну!» она как-то ломано машет рукой:

– Там… Возле бассейна…

По дороге Мхов натыкается на взгляд сына, прямо стоящего в дверях дома. В глазах у Алексея страх, Мхов пробегает мимо. Уже издалека, увидев, в какой позе находится собака, он защемившим сердцем понимает, что дело плохо, окончательно плохо.

Добежав, он видит, что доберман лежит, нет, валяется неодушевлённым предметом у борта бассейна. Его голова безжалостно разбита, нет, размолочена в прах тупой силой. Орудие тупой силы и одновременно её торжество в виде массивного слесарного молотка брошено рядом; кровь собаки вперемешку с клочками шерсти и фрагментами мозга уже почти запеклась на равнодушном металле. Мхов какое-то время горбится над телом Дорсета, без чувств, без мыслей, без желаний. Потом накрывает курткой начавший холодеть труп и бредёт к дому.

Жена как-то скукожилась, плачет, прислонясь к перилам лестницы. Сын всё так же стоит в дверях, его бьёт крупная дрожь. Что до Мхова, то теперь, увидев своими глазами, во что превратился Дорсет, он уверен: не может быть. Поэтому он спрашивает:

– Кто это сделал?

И, упёршись в молчание, спрашивает снова:

– Кто?

– Это не я!!! – неожиданно изо всех сил кричит Алексей.

Мхов тупо глядит на сына, дескать, чего разорался-то?

– Кто? – безнадёжно настаивает он.

– Да Лёшка это, – тихо роняет Мария. Она уже не плачет, смотрит на сына снизу вверх со страхом, и как будто не узнавая.

– Это не я! – снова кричит Алексей! – Не я! Не я! Не я!

– Когда ветер поднялся, – монотонно говорит жена, – мы в дом перешли. Я стала на кухне накрывать, Даша со мной была.

– Где Дарья? – вскидывается Мохов.

– В доме. Ну вот. А он, – Мария кивает на сына, – вышел.

– Пап, я тебя посмотреть пошёл! – Алексей вцепляется в перила. – К воротам!

– Потом я услышала визг Дорсета. Нет, крик… Страшный. – Голос жены срывается. – Потом тишина.

– Я тоже услышал!

Алексей всем телом подается вперед, глядя на отца умоляюще.

– Я побежала посмотреть. Дорсет… там… И он…

– Я первый прибежал! И первый увидел!

Сын уже плачет.

Мхов стоит молча, словно вспоминая что-то. Вспомнил. Поворачивается, быстрым шагом доходит до бассейна, поднимает с земли окровавленный молоток и так же быстро возвращается обратно. Показывает Алексею.

– Это что?

– Молоток, – проговаривает сын сквозь слезы. – Там лежал.

– Боже, – роняет Мария.

– Откуда молоток?

– Из… из…

– Мастерской, – договаривает за Алексея Мхов.

– Я не убивал!!! – надрываясь, кричит сын. – Папа! Почему ты мне не веришь?! Я же тебе никогда не врал!

– Ты что, уже там, в гараже, спланировал? – быстро спрашивает Мхов, сам поражаясь, как дико и глупо это звучит. – Почему? Из-за чего? Из-за этой железки?! При чем же тут собака, засранец?!!

Нервы у Мхова наконец сдают. Он с силой швыряет тяжёлый молоток на ступени крыльца, мелкие осколки красного мрамора летят во все стороны.

Второй день, понедельник

– Сознавайся, сука! – в который раз повторяют человеку, сидящему на красно-бархатном золоченом троне. Трон стоит посреди обширного подвала, в подвале зябко, пахнет сырым камнем.

Человек этот, хоть и сидит на троне, не похож на короля, он вообще уже чёрт знает, на что похож. Его ноги туго привязаны к ножкам трона, руки – к подлокотникам, лицо основательно раскурочено, белки выкаченных глаз заплыли кровью. Рубашка на нём разорвана, грудь сильно обожжена. Брюки спущены до щиколоток; туда, где у мужчин находится причинное место, Мхов, устроившийся чуть поодаль на гнутом стуле, старается не смотреть. Сбоку трона за маленьким круглым столом громоздится генерал Срамной; покачивая безукоризненно подстриженной красивой седой головой, он тихим ровным голосом спрашивает у человека на троне одно и то же: «Кто ты такой?» и «На кого работаешь?». Вообще-то вопросов к человеку гораздо больше, но сначала пусть ответит хотя бы на эти.

Только в ответ на вопросы, даже такие легкие, человек молчит, молчит уже почти сутки, несмотря на то, что его обрабатывают, сменяя друг друга, без перерыва двое людей Срамного – одного кличут Тайсон, другого – Пластилин.

Сейчас как раз смена Пластилина. Высокий, худой, с длинными ладонями в белых хирургических перчатках и со смятым на одну сторону лицом, он после каждого вопроса генерала что-нибудь этакое делает с человеком на троне. Приговаривая: «Сознавайся, сука!» Но всё без пользы. Когда Мхов полчаса назад появился в подвале, Срамной вполголоса доложил: «Клиент, хм, мало сказать сложный – глуховой клиент. Не поверите, Кирилл Олегович, за всё время – ни единого звука. Я человек повидавший, сам претерпевший изрядно, но ни наблюдать такого, ни хотя бы слышать о таком не приходилось».

«Зачем я пришёл сюда?» – нехотя думает Мхов, примостясь на неудобном стуле, глядя в окровавленные глаза человека на троне. Тот в свою очередь упёрся мутным взглядом в зрачки Мхова, будто желает что-то сказать ему одному. Так, по крайней мере, кажется Мхову. Но ему не хочется фиксировать внимание ни на чем, что происходит в подвале. Не его это работа, хотя интерес – его. «Идти надо отсюда», – думает он. Тем временем Пластилин, выудив откуда-то толстую сапожную иглу, остро приглядывается к человеку в кресле, явно вознамерившись загнать тому свой инструмент под расплющенный ноготь.

О, игла под ногти – это хорошо знакомо Мхову! Этот достающий до мозга особый хруст и ослепляющая боль… Боже, как давно это было! «Всё, ухожу», – решает Мхов. Туда, где внизу плавно колышется тёмно-синяя лента Рейна. Где вверху, в тумане посреди мощных горных вершин, как продолжение самого высокого утеса, серебряно-ледяной глыбой устремился к небу зубчатый замок. А Вотан и Логе, скроив страшные лица, волокут превращённого в жабу связанного Альбериха. Блудливого горбуна-нибелунга, захотевшего править миром и так неосмотрительно купившегося на проговорку русалки Воглинды:

Кто без любви

прожить рискнёт,

кто женских чар

отвергнет дар,