Коллектив авторов - Ярость благородная. «Наши мертвые нас не оставят в беде» (сборник)

У него появилось тело. Вылепилось из багровой боли, вытянулось из тьмы, заставило почувствовать себя живым. Николай опустил голову и увидел, что на груди, прямо напротив сердца, сияет маленькая ослепительно белая звезда, похожая на орден. Это она дарила покой, это она тянула его вверх, помогая парить над темной бездной. Это она вытащила его из вечности, наполненной болью.

Тьма расступилась, пропуская солдата, и ушла вниз. Наверху, прямо над головой, распахнулось окно. Из него лился ослепительный свет, теплый и ласковый, как утренние лучи летнего солнца. Звезда на груди забилась, подменяя сердце, потянулась к сиянию, стараясь слиться с ним в одно целое. И следом пришли голоса. Далекие, едва слышимые, но теплые и такие знакомые.

– За боевые заслуги…

Звезда горела все ярче, пульсировала в такт словам, заставляла вздрагивать новое тело, наполняла его новой жизнью. Николай почувствовал, что может дышать, и судорожно вдохнул, набирая воздух, как перед прыжком в воду.

– При исполнении священного долга…

Сияние в окне дрогнуло, пошло волнами и разделилось на две части, как занавес в театре. Там, за ним, лежала длинная дорога, исходящая белым светом, несущим тепло и нежность.

– Награждается…

Звезда дрогнула и потащила Антипова вверх, как маленький буксир тащит огромный корабль. Когда они миновали сияющий проем, Николай ощутил нежное касание ослепительного света, идущего от белой дороги. Он коснулся его и почувствовал, как сливается с этим сиянием, становится его частью. Навсегда.

Игорь Вереснев

На безымянной высоте

Алый закат погас, небо добрало черноты, зажгло одну за другой звезды, и как-то сразу навалилась ночь. Настоящая, степная, почти первобытная. Оттуда, из ночи, иногда доносились непонятные звуки, тревожные, чуть пугающие. Но здесь, на их пятачке, огороженном палатками, джипом, кустами терновника, было уютно и хорошо. В костре весело потрескивали полешки, разбрасывая маленькие фейерверки искр, от котелка начинал сочиться густой, пряный аромат ухи, вполголоса бубнил стоящий рядом с рюкзаками радиоприемник.

– О, у вас уже вкусно пахнет! – вывалился из палатки Димка, причмокнул плотоядно. – Счас супца порубаем.

– Не сметь обзывать мою уху супом! – тут же замахнулась на него черпаком Ленка.

– Ой-ой-ой, подумаешь! Мне по барабану, уха так уха. Главное, порубать бы скорее, а то в животе урчит. – Димка плюхнулся на траву, схватил радиоприемник. – Музычку чего не слушаете?

– А там нет ничего путевого, – откликнулась сидящая по другую сторону костра Лера.

– Да? Чего так?

Димка начал медленно проворачивать колесико. В динамике захрипело, потом сквозь хрип прорвался какой-то бравурный марш, потом и того хуже – мужской баритон затянул:

«Светилась, падая, ракета,Как догоревшая звезда…»

– Да че за нафик? Че за фуфло в эфире?

– Ты что, забыл, какой день сегодня? – удивилась Ленка.

– А че за день? Помер, что ли, кто?

– Двадцать второе июня сегодня, – подсказала Лера.

– Ну и че?

– Годовщина войны, имбецил, – хохотнул, поправляя дрова в костерке, Анатолий. – Во, подрастающее поколение! Чему тебя только в школе учили?

– Какой войны? А… Ну так это когда было! Пятьдесят лет назад? Не, шестьдесят! Не…

– Ты еще скажи, в прошлом миллениуме.

– А че, не так? Давно же, че ее помнить, ту войну?..

– Добрый вечер, ребята. – Человек выступил из темноты так неожиданно, что и Димка, и Ленка вздрогнули, а Лера, за спиной которой он оказался, даже вскочила. – Что вы тут делаете?

Одет незнакомец был странно, вроде бы в военной форме, но и не совсем военной. Без погон, это уж точно. Среднего роста, молодой – наверняка и тридцати еще нет. Лишь на висках серебрилась в отсветах костра седина.

– Отдыхаем. А что, нельзя? – поднялся ему навстречу Анатолий. – Что, здесь объект какой-то военный, особо секретный?

– Да нет, отдыхайте. Просто костер увидел, вышел проверить. Мода у молодежи пошла нехорошая – солдатские могилы раскапывать. Награды ищут, оружие.

– Тут где-то солдатские могилы? – удивилась Ленка. – Мы днем все вокруг облазили и не заметили.

– Весь этот холм, считайте, одна братская могила. В сорок первом здесь жестокий бой шел. Стрелковая рота десять часов чуть ли не мехдивизию немцев держала.

– Ну это ты, дядя, загнул! – осклабился Анатолий. – Стрелковая рота… Они чем, портянками отбивались? Ты хоть представляешь, что это за силища, механизированная дивизия вермахта? Да там танков одних…

– Представляю, – оборвал незнакомец. Было в его голосе что-то такое… Из-за чего никто не посмел спорить, даже Анатолий. И вокруг костерка повисла тишина. А тут еще и настройка в Димкином радиоприемнике назад соскочила: «…У незнакомого поселка, На безымянной высоте…» Вообще в тему!

– А расскажите, что здесь было… если можно, – попыталась разрядить обстановку Лена.

– Почему же нельзя? – голос незнакомца оттаял. – Слушайте, если интересно.

Улыбнулся, присел к костру.

– Вставай, соня, всю жизнь проспишь!

Илья открыл глаза, шевельнул затекшими на жестковатом земляном ложе плечами. Затем сел, огляделся.

Ночь закончилась. Теплый ветерок бросил в лицо густой, крепко замешанный аромат степных трав и свежевырытой земли. И тишину. Удивительную, звенящую хрусталем тишину. Только прямо над головой, в высоком утреннем небе, пел жаворонок.

– Букин, пошли на речку сбегаем, окунемся, пока бойцы отдыхают. – Герка Калитвинцев, командир второго взвода и друг еще по Рязанскому пехотному, сидел на корточках над бруствером и смотрел сверху вниз. – Твои ж позиции прямо у берега.

Илья оглянулся на восток, туда, где сразу за окопчиками его взвода круто уходил вниз заросший терном склон. За рекой, за холмами, за редким степным лесом поднималось солнце. Едва-едва поднималось, на ладонь, не больше.

Илья укоризненно посмотрел на Калитвинцева.

– Ополоумел совсем, да? В такую рань будишь! Наверное, и трех часов не поспали?

– Успеем выспаться. Чистым просто хочется…

Фразу Герка не закончил, а переспрашивать Букин не посмел. Искупаться, и в самом деле, не мешало бы – после марш-броска, после того, как полночи в земле ковырялись… Он поднялся во весь рост, выпрыгнул из окопчика.

– Эх, такой сон из-за тебя не досмотрел!

– Что снилось?

Сон, и правда, был знаменательный. Домик родительский снился, двор, и на лавочке у порога – мама. В голубеньком ситцевом платье, с косынкой на плечах, в точности такая, какой Илья в последний день ее видел. Это когда из отпуска отозвали, когда – война… Только во сне почему-то яблони цвели, будто май. Весь их двор в белом пахучем кипенье, и весь городок. Лишь терриконы поднимались над благоухающе-кипящим морем черными антрацитовыми островами.