Стивен Кинг - Завтрак в «Кафе Готэм»

А то, что я думал, ввергло бы его в полное бешенство: я хотел увидеть, наденет ли она зеленое платье в черную крапинку – ведь она, черт дери, прекрасно знала, что оно – мое любимое.

Он снова вздохнул.

– Я должен кончить этот спор, не то мне придется пить мой обед, а не есть его.

– Идите поешьте. Диетическое меню. Деревенский сыр.

– Ладно. Но сначала я еще раз попытаюсь убедить вас. Такая встреча – это своего рода рыцарский турнир. Они явятся в полном вооружении. А вы явитесь, одетый только в улыбку. Даже без набедренной повязки. И первый удар они нанесут именно туда.

– Я хочу ее увидеть, – сказал я. – Я хочу увидеть, как она. Извините.

Он испустил саркастический смешок.

– Отговорить вас мне не удастся?

– Нет.

– Ну хорошо. В таком случае я хочу, чтобы вы следовали моим указаниям. Если я узнаю, что вы про них забыли и все испортили, я, возможно, приду к выводу, что мне будет проще вообще отказаться от этого дела. Вы меня слышите?

– Слышу.

– Отлично. Не кричите на нее, Стивен. Они могут подстроить так, что вам по-настоящему захочется наорать на нее. Воздержитесь!

– Ладно.

Я не собирался орать на нее. Если я сумел бросить курить через два дня после того, как она ушла от меня – и не закурил снова! – уж как-нибудь я сумею продержаться сто минут и три перемены блюд, не назвав ее стервой.

– И на него не орите. Это во-вторых.

– Ладно.

– Одного «ладно» мало. Я знаю, он вам не нравится, да и вы ему не слишком нравитесь.

– Он же меня даже не видел. И он... психотерапевт. Как он мог составить обо мне мнение, хорошее или плохое?

– Не прячьтесь от правды, – сказал он. – Ему платят, чтобы он составлял мнение. Если она заявит ему, что вы перевернули ее вверх тормашками и изнасиловали с помощью кукурузного початка, он не скажет: «Предъявите доказательства», он скажет: «Ах вы бедняжка! И сколько раз?» Вот и скажите «ладно» с убеждением.

– Ладно, с убеждением.

– Уже лучше. – Но он сказал это без всякого убеждения. Он сказал это, как человек, который хочет перекусить и забыть обо всем.

– Не касайтесь существенных вопросов, – продолжал он. – Не обсуждайте имущественных вопросов даже под соусом «Как вы отнеслись бы к такому предложению?». Придерживайтесь одних сантиментов. Если они озлятся и спросят, зачем вы вообще пришли, если не намерены обсуждать конкретные вещи, отвечайте, как сейчас ответили мне: потому что хотели еще раз увидеть свою жену.

– Ладно.

– А если они тогда встанут и уйдут, вы переживете?

– Да.

Я не знал, переживу или нет, но полагал, что переживу, и еще я чувствовал, что Рингу не терпится окончить этот разговор.

– Как адвокат – ваш адвокат – повторяю вам, что эта встреча – идиотство, и если она всплывет во время судебного разбирательства, я попрошу сделать перерыв только для того, чтобы вытащить вас в коридор и сказать: «Я же говорил!» Поняли наконец?

– Да. Передайте от меня привет диетическому блюду.

– Клал я на диетическое блюдо, – угрюмо отозвался Ринг. – Если за обедом я не могу выпить двойное кукурузное виски, так могу по крайней мере взять двойной чизбургер в «Пиве с Бургерами».

– Слова, достойные истинного американца.

– Надеюсь, она даст вам по рукам, Стивен.

– Знаю, что надеетесь.

Он повесил трубку и отправился за своим заменителем алкоголя. Когда я увиделся с ним в следующий раз, уже потом, через несколько дней, между нами возникло что-то такое, чего нельзя было касаться, хотя, мне кажется, мы поговорили бы об этом, знай мы друг друга хотя бы чуточку побольше. Я понял это по его глазам, как и он, конечно, по моим – мысль о том, что будь Хамболд адвокатом, а не психотерапевтом, то он, Джон Ринг, был бы там с нами. А в этом случае он мог бы оказаться в морге рядом с Уильямом Хамболдом.

Из конторы я пошел в «Кафе Готэм» пешком – вышел в 11 часов 15 минут. Я пришел загодя ради собственного душевного спокойствия – иными словами, чтобы удостовериться, что кафе находится именно там, где сказал Хамболд. Я – такой и был таким всегда. Диана, когда мы только поженились, называла это моей «одержимостью», но, думаю, под конец она разобралась. Я скрепя сердце полагаюсь на компетентность других людей, только и всего. Я отдаю себе отчет, что такая черта характера способна действовать на нервы, и знаю, что Диану она доводила до исступления. Но только она словно бы так и не поняла, что мне самому эта черта не так уж приятна. Однако в чем-то меняешься быстро, в чем-то – медленно. А кое в чем не меняешься вовсе, как ни старайся.

Ресторан находился точно там, где сказал Хамболд, о чем свидетельствовала зеленая маркиза со словами «Кафе Готэм» на ней. На зеркальных стеклах – белый силуэт города. Он выглядел очень нью-йоркским и вполне заурядным – просто один из примерно восьмисот дорогих ресторанов, втиснувшихся в центр города.

Найдя место встречи и временно успокоившись (то есть в этом отношении; мысль, что я увижу Диану, держала меня в жутком напряжении, и мне отчаянно хотелось закурить), я свернул на Мэдисон и пятнадцать минут бродил по галантерейному магазину. Просто рассматривать витрины снаружи было нельзя: если Диана и Хамболд подъедут с этой стороны, они могут меня увидеть. И Диана, конечно, узнает меня даже со спины по развороту плеч и покрою пальто, а этого мне не хотелось. Мне не хотелось, чтобы они знали, что я приехал загодя. Ведь, казалось мне, в этом можно усмотреть просительность, даже жалкое заискивание. А потому я вошел внутрь магазина.

Я купил совершенно не нужный мне зонтик и вышел на улицу ровно в полдень по моим часам, зная, что переступлю порог «Кафе Готэм» в 12 часов 5 минут. Заповедь моего отца: если тебе нужно быть там, приходи на пять минут раньше. Если им нужно, чтобы ты был там, приходи на пять минут позже. Я достиг того состояния, что уже не знал, что кому нужно, и почему, и как долго, но отцовский завет, кажется, предлагал наиболее безопасный вариант. Если бы речь шла только о Диане, думаю, я вошел бы туда точно в назначенное время.

Нет, вероятно, я лгу. Наверное, если бы речь шла об одной Диане, я бы вошел в 11 часов 45 минут, сразу, как приехал, и подождал бы ее в зале.

Несколько секунд я постоял под маркизой, заглядывая внутрь. Зал был ярко освещен, что я одобрил. Не терплю темные рестораны, где не видишь, что ты ешь и что пьешь. Белые стены с бодрящими импрессионистическими рисунками. Понять, что на них изображено, было невозможно, но это не имело значения: их спектральные цвета и широкие штрихи действовали, как визуальный кофеин. Я поискал взглядом Диану и увидел у стены примерно в середине длинного зала женщину, которая могла быть ею. Определить точнее было трудно, так как она сидела ко мне спиной, а у меня нет ее дара узнавать людей в подобных позах. Однако плотный лысеющий мужчина рядом с ней определенно выглядел, как Хамболд. Я глубоко вздохнул, открыл дверь ресторана и вошел.