Лорен Оливер - Неупокоенные

Он был ее маленьким братиком. Она любила его. Хотя в последнее время Трентон ее раздражал – ковырял прыщи, когда думал, что никто на него не смотрит, грыз ногти на руках до мяса, настоял на том, что теперь он вегетарианец, хотя это создало трудности всей семье, отрастил волосы так, что практически мог жевать свою челку – Минна не сомневалась, он сделал это отчасти и для того, чтобы отгородиться от нее и не встречаться лишний раз взглядом.

С другой стороны, она не могла его винить – сама была той еще сестричкой! Минна мечтала о том, что когда-нибудь они с братом смогут спокойно сесть и поговорить, и она сможет объяснить ему, что во всем произошедшем не было его вины, рассказать, насколько гадко она себя чувствовала последние несколько лет. Минна надеялась, что с рождением Эми все изменится – она сама изменится.

Эми была Невинной.

Минна читала «Черный гелиотроп» и, хотя была уже взрослой для сказок, извлекла из книги основную мысль: Невинные могут спасать других и искупать чужую вину.

– Странно быть тут, – сказал Трентон. – Здесь все по-другому… Почему он не давал нам навещать его?

– Ты же знаешь отца, – проговорила Минна.

– Да не совсем… – парировал Трентон.

Минна выдвинула стул из-за старого стола – Паучка – и села. Стул заскрипел, и она вдруг почувствовала себя как-то странно – как будто она никогда не была в этом доме, все было в новинку. Словно новые декорации для молодой актрисы, возведенные специально для нее. Если бы Минна не знала отца, то подумала бы, что он все это подстроил специально.

Она обняла Эми, чтобы девочка не бегала и ничего не трогала. Трентон по-прежнему ни на кого не смотрел, только уставился в свой телефон, но она понимала, что ему сейчас должно быть нелегко. Он был совсем малышом, когда мама с отцом развелись, и с тех пор видел папу очень редко, только когда Ричард появлялся на Лонг-Айленде в образе Санта-Клауса, дарил подарки и улыбки и смеялся, заставляя забыть о том, что завтра все хорошее закончится.

– Он сильно болел, – сказала Минна, – не хотел, чтобы мы его таким запомнили.

Что ж, это было правдой. Он никого до себя не допускал не ради безопасности родных, а ради своей собственной безопасности. Ричард Уокер хотел все контролировать до самой смерти.

– Вот дерьмо! – выругался Трентон. Эми тут же заткнула уши ладошками.

– Трентон! – одернула его Минна.

– Трентон сказал плохое слово, – нараспев проговорила девочка.

Она соскочила с маминых коленей и, не разжимая рук, закружилась по кухне, что-то бормоча. Ее голубая юбка раздувалась от этих движений.

– Дом, милый дом, – выдохнула Минна.

Большая ее часть уже хотела уехать. Забраться в маленький белый БМВ, который она взяла в аренду за две недели до увольнения, откинуться на сиденье, пропахшее шампунем Эми и каким-то сладким соком, и рвануть как можно дальше от Коралл-Ривер и Минны, что здесь застряла.

Но была и другая часть ее существа, которая думала – которая помнила, – что она когда-то была здесь счастлива. Много лет она хранила в душе образ той Минны – девочки, которой она была раньше, еще до того, как она стала взрослой и начала гнить изнутри.

Итак, она приехала. Чтобы встретиться со своими демонами лицом к лицу.

И чтобы навечно оставить их в прошлом.

Элис

Кэролайн Уокер зашла на кухню, как Минна – словно ожидая увидеть большую веселую компанию, – и как будто разочаровалась в том, что кухня была пустой. Лишь старые вещи, газеты и гора посуды в мойке – может, гости перепутали время или дату встречи?

– Она растолстела! – радостно закричала Сандра. – Я же говорила тебе, что так и будет!

Я не помню, чтобы Сандра это говорила. Может, это потому, что я все это время пытаюсь игнорировать ее?

Кэролайн сняла солнцезащитные очки и, не делая больше ни шагу в дом, позвала:

– Минна! Трентон! Эми! Где вы все?!

Я могу сказать, где они. Трентон был в ванной на втором этаже, рядом с его бывшей детской – Синей комнатой – с журналом на коленях и спущенными брюками. Эми сидела на полу в Желтой комнате, где ее оставила Минна. Сама же она лежала на кровати и болтала по телефону, уставившись в потолок.

– Не понимаю, почему он не сделал всем одолжение и не умер в более подходящем месте! – говорила она. – Как я сказала Трентону в машине – надо сжечь этот чертов дом!

Эми играла кисточками потертого желтого ковра, что-то напевая себе под нос.

– Конечно, тут нет даже намека на нормальную еду! Чудо, что хоть телефон ловит!

На кухне Кэролайн сняла верхнюю одежду – меховое пальто огромных размеров, которое она носила, несмотря на теплую погоду. Да, она действительно располнела. Кэролайн была по-прежнему красива, но ее красота с годами как будто выцвела, стерлась и потускнела, стала какой-то нелепой, как красивая девушка на рисунке художника-неумехи.

– И она пьяная, – Сандра напряглась, – напилась, как шлюха в воскресенье! Ты чувствуешь запах?

– Нет, – сказала я.

Я чувствовала запах духо́в, плесени и вони из туалета Трентона, хотя изо всех сил старалась игнорировать его.

– Это водка! – сказала Сандра с той же уверенностью, с которой любители музыки говорят: «Это Бах!» – Клянусь, это водка. «Абсолют». Нет-нет… «Столи» и немного тоника.

При жизни Сандра пила все, что только возможно. Вино или пиво, когда были гости, она имела обыкновение доливать себе в бокал из спрятанных за шторами бутылок или пить тайком в ванной, чтобы никто не знал, сколько она выпила на самом деле – и водку, когда была одна. Сандра не была разборчивой или привередливой. Она пила все – виски, джин и даже медицинский спирт, когда однажды в доме не осталось ни капли другого спиртного.

Теперь она вдруг начала разбираться в алкоголе.

– И лайм, – сказала Сандра, – это точно лайм.

Почему со мной не мог остаться кто-то другой? Например, та милая тихая девушка, жившая в конце улицы, от которой Мэгги была без ума; или мясник Сэмми – он всегда мог рассказать что-то интересное и был вежливым даже с темнокожими клиентами. Даже Энни Колинз, которая без умолку болтала о благосостоянии своего мужа и хвасталась очередной шубкой, была бы лучшей компанией.

Трентон смыл за собой. Вода побежала по трубам, они задрожали, весь водопровод завибрировал. Вода поступает и вытекает – ввод и вывод. Закон Вселенной.

Трентон спустился по центральной лестнице – его шаги были как простукивание молоточком у невропатолога: безболезненное, но раздражающее – и встал, ссутулившись, в кухонных дверях.