Первый лич - Евгений Луковцев
Теперь Константин догадался, почему усадьба показалась на первый взгляд совершенно безлюдной. Вся прислуга стояла безмолвной толпой под охраной двух солдат там же, у башни, чуть в стороне от господ, ожидая своей очереди подойти к допросу.
— Что-то стряслось? — поинтересовался он у Николая. — Никак, это сам господин обер-полицмейстер?
— Ничего особенного, не беспокойся. Эта птица тут часто вьётся, пером пожиже полицмейстера, но тоже из дворян. Господин частный пристав, возглавляет следствие по делу о пожаре. Прибыл узнать, не встречал ли кто посторонних последние дни, не видал ли чего подозрительного.
— А что ж сам? Мало у него следователей?
— Ну конечно, из личного резону! Можно подумать, без него вода не освятится. Но питает он интерес к Настасье Филипповне, вот и ныряет в гости при любом поводе. Мол, не по чину простому капитану допрашивать её сиятельство, вот он и выказывает уважение.
— А что графиня?
Николай расхохотался.
— Что я слышу? Уж не ревность ли сквозит в твоём вопросе?
Константин смутился и стал сбивчиво отрицать, Николай на это смеялся всё сильнее. Их голоса привлекли внимание хозяйки, та сразу же воспользовалась поводом, чтобы покинуть гостей, предоставив им в одиночестве продолжить мучение крестьян и дворовых.
— Николя, братец, что же вы стоите там? Давно ли ждёте? Познакомь же меня скорее со своим другом!
Настасья Филипповна стремительно поднималась вверх по склону, придерживая руками длинный подол платья. Голос у неё был приятный и звонкий, мелодичный. Некоторые слова она произносила на французский манер: императрица с недавних пор ввела при дворе моду на всё французское, среди дворян не все смогли легко отвыкнуть от подражания прусской манере, но у графини, похоже, не возникло в этом вопросе затруднений даже при всём её затворничестве.
Николай поспешил ей навстречу и подал руку. Константин пошёл следом, всё ещё смущённый, держась на некотором расстоянии. Генерал недовольно хмурился, глядя вслед графине и время от времени переводя взгляд с неё на неурочных гостей.
— Вот, Настенька, изволь, познакомься! Костя, студент лечебной кафедры, будущий лучший целитель Санкт-Петербурга!
Константин смутился ещё сильнее и молча склонился к руке девушки. Да, она действительно выглядела как девушка лет двадцати, от силы двадцати пяти. И уж никак невозможно поверить словам Николая, что в действительности ей более тридцати. Находясь рядом, любой бы уверился, что она не просто хороша собой, а без сомнений мила и полна той энергией, какой обладают только юные особы.
— Друг мой, прекрати, ты прожжёшь в Насте дыру! — воскликнул Николай, и Костя только теперь осознал, что без всякой скромности поедает графиню взглядом. Он вздрогнул, отвернул лицо в сторону, отчего тут же столкнулся с суровым взором старого генерала, невольно отвернулся обратно и встретился взглядом с Настасьей Филипповной. Лицо залила краска, графиня при виде этого звонко рассмеялась, и вскоре они захохотали все втроём, и постарались скорее скрыться в доме.
— Вам уже показали вашу комнату? — поинтересовалась графиня, когда они, отсмеявшись, расположились в гостиной на диванах.
— Комнату? Я даже… Как бы… Простите, ваше сиятельство, я не помышлял похищать у вас столько времени! Думал, честно говоря, вернуться домой к обеду… ну хотя бы к вечеру!
— А вы жестокий человек, Константин, знаете? Здесь так редко бывают гости, а уж если говорить о действительно приятных гостях!.. — Она не договорила, только насмешливо скосила взгляд на окно, за которым виднелась водонапорная башня. — Нет уж, обещайте мне остаться хотя бы до утра! Слышите, обещайте немедля!
— Он обещает, мой свет, непременно обещает! Я сказал всем на кафедре, что забираю его на вакации практиковать в Саратов. В академии его теперь даже к осени не хватятся, так что Костя может остаться с нами не до утра, а сколько угодно, хоть даже на целый месяц.
— Но ведь… — Константин не знал, что ответить на ту лёгкость и бесцеремонность, с какой новый друг распоряжался его жизнью.
— Ни капельки не переживайте! — потребовала графиня. — Всё необходимое для гостя в вашей комнате уже приготовлено! Сейчас отдыхайте! Мне нужно отлучиться, всё же нехорошо оставлять в одиночестве господина пристава. Он столь же злопамятен, насколько и скучен, но и настолько же может быть полезен при случае. Пойду улыбнусь ему пару раз и постараюсь поскорее проводить, а затем сразу же вернусь к вам!
Николай тоже поднялся.
— Пожалуй, пойдёмте вместе! Он меня терпеть не может, вот увидишь, как стану я зудеть над ухом, он и не задержится. Костя, я попросил доктора Шинктера ввести тебя в курс дела, ты подожди его пожалуйста здесь.
Семейный врач Н. явился в гостиную минуты через три, от дверей бросил высокомерный взгляд на гостя и широким шагом строевого офицера протопал к дивану.
— Шинктер, Савелий Яковлевич. Лейб-гвардии поручик! — отрекомендовался он, щёлкнув каблуками.
В чине ничего необычного не было, многие отставные медики искали себе в гражданской жизни работу по прежней профессии. Удивило Константина, что доктор совершенно не соответствовал описанию, каким снабдил его в дороге Николай. В комнате стоял никакой не старик на пороге возрастного слабоумия, а солидный мужчина, пусть и в годах. Волосы его совсем недавно сменили цвет с вороного на белый, он старательно скрывал хромоту, вероятно — последствие ранения. В общем, этого человека трудно было заподозрить в неспособности справиться с обязанностями врача.
— Здра… — Константин вскочил, намереваясь выразить почтение коллеге, но Шинктер зыркнул исподлобья и сунул в протянутую руку вместо ладони толстую тетрадь.
— Вот, их сиятельство распорядились, изучайте, — процедил он студенту сквозь зубы.
Константин, весьма раздосадованный таким приёмом, открыл первую страницу. Буквы у Шинктера, как солдатики на плацу, строились в ровные аккуратные строчки, записи лаконично и просто описывали наблюдения за пациентом на протяжении нескольких лет. А точнее, судя по первым встреченным в тетради датам, тринадцати лет без месяца. Из дневника следовало, что графиня здоровьем обладала отменным, ни на какие расстройства не жаловалась и практически ничем не хворала. Ни одно из поветрий, включая последнюю эпидемию холеры, ничуть не побеспокоило хозяйку поместья. В то же время, отмечал доктор, что примерно раз в год становилась она раздражительна, сварлива, забывчива, и уставала быстрее обычного, и общее недомогание испытывала без всякой на то причины. Продолжалось это от недели до месяца, непременно с постепенным ухудшением состояния, а прерывалось в один миг, о чём лекарь делал краткую запись: такого-то числа меры приняты, наутро пациент здоров.
— Простите, ваше благородие, я не вполне понимаю…
Шинктер, всё последнее время напряжённо смотревший в окно, резко повернулся и недобро уставился на студента.
— …П-простите, ваше благородие, — повторил Константин, — вот
