Андрей Дашков - Лазарь, или Путешествие смертника
– Работа такая.
– Для кого работа, для кого – сплошное удовольствие.
– Тебе виднее.
– Вот это точно.
Загадочный для Лазаря диалог был, возможно, ничего не значащей болтовней, которую по-приятельски вели давно и хорошо знакомые люди. Он встречал и таких, которые развлекались тем, что придумывали себе клички, причем были гораздо более изобретательны, чем эти двое. И еще: они не вызывали у него интереса. Теперь ничто не вызывало у него интереса. Он падал в глубокий колодец, и все, что осталось позади, превратилось в смазанный сгусток болезненных воспоминаний. Солнце светило другим, небо было для других – так же, как музыка, любовь, смех и тысячи изведанных и не изведанных им вещей.
Коньяк не затуманил ему мозги, на что он рассчитывал; алкоголь только сделал его слегка заторможенным. Но Лазарь чувствовал: еще немного, и кое-кто начнет его раздражать. Раздражать настолько, что захочется проломить кое-кому голову. Он поборол искушение выплеснуть кровь в лицо Тюрьме и пока ограничился тем, что вылил содержимое рюмки в стоявший на подоконнике цветочный горшок. Задержал взгляд на растении, будто ожидал, что оно тотчас увянет, съежится и почернеет. Ничего подобного не произошло, во всяком случае сразу.
Тюрьма улыбалась так, словно знала все наперед. Ворон, наоборот, был мрачен и сосредоточен. Наверное, работал – даже когда сидел и внешне ничего не делал.
Лазарь нарочито медленными движениями прополоскал коньяком рюмку, снова опорожнил ее в горшок, после чего налил себе до краев. И выпил, ощутив не больше огня и горечи, чем уже скопилось внутри. Но, по крайней мере, ему уже стало доступно одно из преимуществ независимости – не беспокоиться о том, как выглядишь со стороны.
В некотором смысле эти двое оказались идеальными соседями на один этот вечер. Исходившая от них смутная угроза лишь едва вырисовывалась на фоне нависшей над Лазарем всепоглощающей тени. Какое-то время все трое сидели молча. Бутылка опустела на две трети. Что бы там ни было, Лазарь решил довести дело до конца. Колючее тепло подбиралось к ногам; тело вскоре превратилось в дирижабль, увенчанный не приспособленной к полету головой, словно жестяной коробкой, в которой дребезжащим эхом отдавался любой, даже самый тихий звук.
Запиликал мобильный телефон, и Тюрьма плавным движением извлекла его из незаметного кармана, просунув изящную руку сквозь золотую решетку своего странного одеяния. Разговор был коротким и завершился тем, что она пообещала кому-то приехать через пару минут.
– Пока, мальчики, – бросила она, вставая, а затем предупредила Лазаря: – Не верь тому, что видишь. Я оставлю для тебя местечко.
После этих слов она протянула руку и коснулась его лба. Он вздрогнул – ее пальцы были ледяными и твердыми, как металл. Удалилась она так же, как появилась: ни у кого даже не возникло мысли оказаться у нее на пути. Провожая ее взглядом, Лазарь засомневался, что другие посетители этого спокойного заведения вообще ее видели.
– Кто она, черт возьми? – спросил он, потирая то место на лбу, где кожа потеряла чувствительность.
– Тюрьма, если ты забыл, – сказал Ворон, затем посоветовал: – Не бери в голову и не делай глупостей. Она ушла, но придут другие. Нам пора, надо валить отсюда.
– С чего ты взял, что мне пора?
– Началась охота. А ты и не понял?
– За кем?
– Не за кем, а за чем. За твоей жизнью.
– Это моя жизнь, урод.
Ворон впервые улыбнулся, обнажив очень белые и почти наверняка искусственные зубы.
– Думаешь, это надолго?
Что-то еще останавливало Лазаря, и он пока не решил, надо ли презирать себя за это. Он не стал бить слепого, хотя Ворон отнюдь не выглядел беззащитным инвалидом. Сам-то он уже без четырех месяцев мертвец, так почему бы этим проклятым прилипалам не оставить его в покое? Болтовня о смерти внушала ему непреодолимое отвращение. Его тошнило от вещего карканья, но он с удовольствием свернул бы башку и сидящему внутри попугаю, если бы сумел до того добраться…
Он осознавал, что допивать бутылку не стоит, иначе можно свалиться с ног. С другой стороны, он никуда не собирался. Везде его ждало одно и то же.
Он закрыл глаза. В сгустившейся черноте висело что-то огромное, лишенное намека на свет, будто заплата в беззвездных небесах. Когда он открыл глаза, Ворона уже не было.
Лазарь посмотрел в окно. Прохожих осталось совсем мало. Лучи фар и падающий дождь. Зыбкая пелена хаоса. Белый шум во всем диапазоне, и только одна-единственная станция передавала вялый мотивчик отвращения…
Ему сделалось так мерзко, что потребовалось срочно сменить закисший воздух кафе на освежающий ледяной душ. Он встал и обнаружил, что ноги выезжают из-под него на пьяной карусели. Тем не менее он начал пробираться к выходу. На полпути его перехватил человек, в котором он с трудом узнал официанта. Если кто-то и охотился за его никчемной жизнью, то не этот хлыщ в красном жилете, который всего лишь твердил: «Уважаемый, оплачиваем счет!». Лазарь полез за бумажником и отчего-то очень ясно вспомнил, как Ворон обещал ему отсрочку платежей. Обыскав все карманы, бумажника он так и не нашел.
Вообще-то, он был аккуратен, почти педантичен в мелочах и своих привычках, и крайне редко что-нибудь терял. Еще несколько часов назад он покупал в аптеке лекарства и теперь не мог взять в толк, куда подевался бумажник. Особого смущения он не испытывал. Происходящее скорее забавляло его. О чем теперь беспокоиться? Ну набьют морду – вот самое худшее, что может случиться с ним сегодня.
Между тем официант пытался оттеснить его от входной двери, а он, догоняя уходящую из-под ног землю, поддавался круговому движению. Некоторое время они вальсировали в проходе между столиками, проникаясь ненавистью друг к другу, и Лазарь уже начал ухмыляться, гадая, чем же это закончится. Неожиданно официант сник и оказался отодвинут куда-то вбок не вполне вежливым способом, а на его месте появился огромный толстый мужчина, от которого несло одеколоном, потом, дезодорантом и всеми специями сразу. Необъятное тело было явно не по сезону облачено в легкий кремовый костюм с выползавшими из подмышек темными пятнами. Золотой медальон, размером с пудреницу, уютно помещался где-то между нижним подбородком и грудью, и Лазарь поймал в нем что-то похожее на свое отражение, поскольку побрякушка находилась на уровне его глаз. Чтобы увидеть лицо избавителя, ему пришлось задрать голову.
Оно было хмурое, бледное, сужающееся кверху, с поросячьими глазками, приплюснутым носом и ртом, напоминающим приемную щель банкомата. Прораставшая на скальпе щетина оттеняла пару серпообразных шрамов. Генетический имиджмейкер этого красавчика постарался на славу и будто приколотил его ушные раковины к голове мощными ударами, заодно превратившими их в синеватые подобия отбивных котлет. В мочке левого уха висела золотая серьга.
За покатыми плечами монстра виднелись еще две головы, очень похожие выражением лиц на ту, что возвышалась посередине. Охрана, сообразил Лазарь, а чуть позже ему представилась возможность поближе познакомиться с двумя громилами, которые не уступали хозяину по габаритам, однако пребывали в гораздо лучшей физической форме. Разница заключалась также в том, что они были одеты в черные костюмы.
Он попытался обогнуть препятствие, но безуспешно – всюду он натыкался на брюхо с перламутровой пуговицей. Потом в поле зрения возникли пальцы-сосиски, перехваченные кольцами и перстнями. Большой и указательный с некоторой брезгливостью держали за уголок бумажник, очень похожий на пропавший.
– Ты кое-что потерял, – произнесла туша неожиданно тихим голосом, который вползал в уши, как звуковая слизь.
– Спасибо, – поблагодарил Лазарь, испытывая даже легкое разочарование оттого, что внешность бывает так обманчива, а назревавший скандальчик не состоялся. Однако разочарованным он оставался недолго. Прежде чем ему удалось поднять руку, совместить оба контура ладони с предполагаемой целью и сделать хватательное движение, толстяк разжал пальцы, и бумажник упал на пол.
Очень скоро Лазарь обнаружил, что стоять со склоненной головой и сохранять равновесие чрезвычайно трудно. Бумажник прыгал по линолеуму – почему-то вместе с узором и мокасинами большого господина. А еще через секунду Лазарь ткнулся лбом в верхнюю часть жирного живота, был отодвинут и далее оставался на ногах лишь благодаря помощи одного из громил, который без видимых усилий держал его за воротник пальто.
Толстяк подождал немного и сказал:
– Ну.
Лазарь понял, что дело приобретает гнилой оборот. Эта мысль, которая в его состоянии могла служить образцом интуитивного озарения, пробилась к нему сквозь алкогольный туман, и потому он даже не догадывался, откуда она взялась. Дергаться было бессмысленно – он и без того напоминал трепыхающуюся рыбу.
– Что – ну? – спросил он, пытаясь тянуть время, хотя и не осознавал, зачем это нужно.
