Карина Шаинян - Долгий путь на Бимини

Туннель наполнял плотный пахучий туман. Впереди он сгущался; шлюпку несло неведомо куда, прямо в шевелящиеся, не видимые, но ощущаемые тени. Казалось, туман противится любым попыткам всмотреться в него. По лицу Карререса катились крупные капли пота, колени мелко дрожали, будто после схватки, из которой чудом удалось выйти живым. Гудела голова, и ледяной ужас, притаившийся в глубине души, заставлял зябко ежиться, несмотря на душную, влажную жару джунглей.

Шлюпка по-прежнему плыла сквозь сумрачный тоннель, лишь слегка морща гладкую воду, но уже был слышен водяной гул – похоже, впереди русло пересекали пороги, а то и водопад. Запах сельвы стал совсем уже нестерпимым; он будто заливал череп густой зеленой жижей. Чтобы прийти в себя, Карререс принялся наблюдать за своими спутниками.

Побледневший Шеннон что-то бормотал под нос и украдкой крестился. В тоннель он старался не смотреть – сидел, уткнувшись взглядом под ноги, и лишь изредка, подчиняясь резким окрикам Ти-Жака, вздрагивал и вяло шевелил веслом, выправляя шлюпку. Боцман же цепко оглядывался по сторонам, вид у него был сосредоточенный, почти сердитый, но иногда в сощуренных глазах вдруг вспыхивали искорки. Тогда Ти-Жак выворачивал шею, стараясь как можно дольше не выпускать заинтересовавшую его точку из виду, и его пальцы начинали нервно шевелиться.

Капитана Брида трясло. У него были воспаленные, больные глаза человека, который надеется хотя бы смертью добиться взгляда безответно любимой. Своей смертью или ее – уже не важно. Он застыл на носу шлюпки, силясь проникнуть взглядом сквозь туман, и, казалось, то готов был броситься вплавь, лишь бы скорей добраться до заветного места, то покрывался холодным потом, различая в тумане тени своих вечных кошмаров. Бабочка-морфа размером с ладонь, с крыльями цвета вечернего неба, а с изнанки – коричнево-пестрыми, неотличимыми от палой листвы, пролетела так близко, что задела лицо капитана, но Брид даже не моргнул.

Шум воды становился все ближе, превращался в грохот. Брид прислушивался, и его дыхание со свистом проходило сквозь сведенные судорогой челюсти. Карререс вдруг заметил, что сам сжал кулаки с такой силой, что побелели костяшки, и тоже стискивает зубы. Шлюпка зарылась носом, людей обдало водяной пылью, и они схватились за весла, инстинктивно пытаясь выгрести к берегу. Но течение становилось все сильнее, шлюпку подхватило, завертело, швырнуло на камни. На мгновение разверзлась клубящаяся серым паром бездна, в которую с грохотом валилась река, а потом туман стал таким плотным, что сидящие в шлюпке не видели даже своих спутников.

Падение казалось бесконечным. В тумане не было ни направления, ни времени. В какой-то момент Каррересу показалось, что шлюпка двигается вверх – иллюзия, вызванная слепотой; он сжал борт в ожидании страшного удара, но его все не было. Взгляд напрасно пытался проникнуть сквозь завесу; мозг надрывался вхолостую, пытаясь вычленить в серой пустоте хоть какую-то структуру, уцепиться, не рухнуть в колодец. Туманные струи изгибались, слои перемешивались, и впереди уже угадывались складки и извивы, отливающие перламутром, хаотичные и в тоже время полные гармонии, как часть чего-то неизмеримо сложного. Еще немного – и разум скользнет сквозь них в глубину, туда, где бьется источник счастья и кошмаров, разума и безумия, иступленной веры и черного отчаяния: источник жизни, смерти, чудес. Источник, который так долго искал Карререс. То, за чем он гнался, ради чего превратился в отверженного, отлученного от церкви, изгнанного из Старого Света, одинокого и замкнутого из-за необходимости скрывать свои цели человека. То, что он искал, пытаясь понять одержимых и запуская скальпель в мозг мертвецов. Совсем близко: стоит только снова вглядеться в туман и рухнуть в эту клубящуюся глубину. Но цена… «Я бы кричал, пока глаза бы не лопнули, пока кровь бы горлом не пошла», – сказал Брид. В то время доктор догадывался, что капитан имеет в виду. Теперь он знал. Карререс вдруг понял, что смотрит в самого себя; знание окатило ледяной волной. Задыхаясь от ужаса, он рванулся обратно, но туман стал упругим, он толкал, втягивал в себя, и тогда Карререс, готовый ко всему, шагнул вперед и широко распахнул глаза, продираясь сквозь пелену.

Глава 21

Вокруг снова был всего лишь туман, мелкая водяная взвесь. Молочные непроницаемые пласты, тяжко колышась, обвивались вокруг шлюпки и сливались в крупные капли, в водяные слои. Вскоре оказалось, что шлюпка мягко качается на мелких волнах. Зашуршали, задевая борта, листья водяных лилий. Туман превратился в легкую дымку, которая истаивала на глазах, открывая гладкую поверхность небольшого озера. Спутники Карререса, походившие на восковые фигуры в заброшенной кунсткамере, потихоньку оживали; и вот уже Ти-Жак, очнувшись, слабо шевельнул веслом.

На лице капитана Брида, глядящего на источник, причудливо мешались восторг паломника и тоскливое отвращение.

– Дошли, – сказал он.

Карререс опустил руку в воду. Защипало ссадины, оставленные кандалами, и тут же перестало. Доктор посмотрел на запястье: все порезы и потертости затянулись, будто их и не было. «Это еще что», – тихо ему сказал Шеннон. Карререс кивнул и огляделся.

Прозрачная вода в озере казалась черной из-за опавших листьев, устилавших дно. Над поверхностью заводи качался слой пара. Он истаивал в хрустальном воздухе, поднимался в высокое небо и собирался в пухлые облака. Дальний берег вздымался утесом, сложенным из красноватого камня в подушечках изумрудного мха. Длинные кружевные листья папоротника, усеянные сверкающими каплями, свисали с вершины, и из-под них стекала тонкая струйка воды. Под скалой из озера выступал большой камень с плоской вершиной, похожий издали на лишенный такелажа корабль – лишь молодое деревце с глянцевыми от брызг листьями торчало уцелевшей мачтой, да выступала на носу пирамидальная куча камней.

Озеро лежало в долине, как в глубокой скалистой чаше. Казалось, крикни здесь – и эхо весь день будет кататься по склонам, дробясь на стеклянные шарики. Тишину нарушал только далекий звон стекавшего в озеро источника. На берегу ветви громадных деревьев с гладкими светлыми стволами сплетались в полог, и в сумерках случайно пробившийся луч света вспыхивал на крыльях рыжих, как огоньки, бабочек. Между утесом и огромным, заходящим краем в озеро валуном, обросшим лишайником и мхами, притулился дом с конической крышей. Деревянная лестница вела от него к мосткам; маленькое ладное каноэ тихо покачивалось от ряби, поднятой веслами. Рядом, болтая ногами в воде, поджидала шлюпку Реме.

Когда шлюпка приблизилась к причалу, Реме уже стояла, сложив руки на груди и нахмурившись. Хранительница небрежно обернула тело куском пестрой бумажной ткани; Карререс заподозрил, что наедине с собой она привыкла обходиться без одежды. Лицо девушки показалось ему знакомым, но, как ни напрягал доктор память, вспомнить, где он видел хранительницу прежде, не смог.