Алексей Федотов - Наследники Ост-Индской компании

— Чушь какая‑то! – удивился директор. – А к чему эти выкладки?

— А здесь еще интереснее. От количества данной составляющей зависит, насколько плох или хорош человек.

— Чем больше итоговая цифра – тем хуже?

— А вот и нет: чем больше вышло – тем меньше осталось в человеке, соответственно, тем он лучше!

… Приглашенный Пал Палыч ничуть не смутился обвинениями Григория Александровича, заявил, что он дурак, который ничего не понимает в настоящей медицинской науке, и ему просто оскорбительно с ним разговаривать. Его научной деятельности может давать оценку международная компетентная медицинская комиссия, но никак не престарелый алкоголик. В знак того, насколько он обижен, Пал Палыч ушел из интерната и уехал из Лузервиля. А через месяц оказалось, что он заведует экспериментальной лабораторией в одном из зарубежных институтов, правда, в какой стране, держалось под секретом. Григорий Александрович считал, что это, скорее всего, одно из островных государств Юго–Восточной Азии.

«Полное дирмо как человек»

Такая характеристика в свое время была дана директору Лузервильской средней школы одним из его учеников, и была вынесена в качестве заголовка посвященной ему газетной статьи в единственной газете, выпущенной в этом городе женой племянника Скотниковой, потерявшей из‑за своей журналистской удачи семью.

Школ в Лузервиле вообще‑то было несколько, но одна была большая, больше, чем с тысячью учеников, а в остальных учились по несколько сотен ребят. И директор самой большой из школ – Дмитрий Сергеевич Мерзин — был человеком очень влиятельным. Он даже был депутатом Областной думы.

Внешне он производил неприятное впечатление: у него было длинное вытянутое безволосое лицо, немножко удлиненные уши и не сходившая лицемерная улыбка. Самым сладким голосом Дмитрий Сергеевич говорил самые мерзкие вещи. Но при этом облекал их в такие слова, что обвинить говорившего в чем‑то предосудительном было бы непросто. Один из учеников однажды сказал, что их директор похож на гунгана Даджу Бинса из «Звездных войн». Но другие школьники тут же на него набросились: разве можно так оскорблять доброго и хорошего гунгана? Да и внешне, по мнению многих из них, гунган был намного красивее…

Внешность не помешала в свое время Дмитрию Сергеевичу стать любовником Скотниковой, которая, будучи на пятнадцать лет старше, разглядела в директоре школы необходимые качества для того, кто хочет посвятить свою жизнь тому, чтобы отравлять ее другим людям. Однако, несмотря на уговоры Людмилы Владимировны, к обществу «Наследники Ост–Индской компании» ее любовник, которого она продвинула в депутаты Областной думы, не примкнул. Не был он и на собрании в музее, организованном сэром Джоном. Объяснял это своим покровителям тем, что «работает под прикрытием». И, нужно сказать, что его прикрытие – лицемерная личина доброго директора, защищающего детей от произвола родителей — помогала ему творить не менее масштабный произвол, чем обнаглевшей до того, что не заботившейся о том, чтобы скрыть свои истинные цели Скотниковой.

Мерзин часто ездил в Европу, изучал международный опыт защиты детей от их родителей. И он успешно внедрял этот опыт в Лузервиле на практике: ему удалось лишить родительских прав мать, которая очень любила своих трех детей, но жила без мужа, погибшего в Чечне офицера, и очень скудно. Три мальчика – шести, семи и восьми лет очень любили маму, никто из них не считал, что им плохо от того, что они ходят в изношенной одежде и у них дешевые игрушки. Но суд послушал не их и не их мать – вдову Героя России, а аппелирующего к европейскому праву депутата–директора. В детском интернате при школе Мерзина детям дали новую одежду, дорогие игрушки, но они целыми днями сначала плакали, а потом озлобились. Мать их ходила по судам, исхудала, на нервной почве у нее проявилось множество болезней. После перемен в Лузервиле, ей удалось, наконец, вернуть себе детей, но они очень изменились, зло вошло в их души, и нужны были многие годы, чтобы мальчики оттаяли.

И это только один из сотни случаев, когда Мерзину удалось отнять у родителей их детей, и упрятать в созданный для этого интернат, на который он получал финансирование не только из России, но и от множества различных международных организаций.

При этом то, что у него в школе и, особенно, в детском интернате, учителями работали не менее шести педофилов, которых Мерзин учил, как себя вести, чтобы не попасть в руки правосудия и всячески поддерживал и продвигал, права детей на его взгляд ничуть не нарушало.

После перемен в Лузервиле его позиции ослабли, но были еще сильны, так как у него оставалось еще много покровителей и в Москве и в Европе и в США. Некоторые из тех, у кого он отнял детей, ненавидели Мерзина так сильно, что хотели его убить. Но послушались отца Аристарха, с которым поделились этими мыслями, чтобы они отдали суд Богу, и не губили свою жизнь.

А конец у депутата–директора оказался следующим: однажды он захотел закрыть одну из Лузервильских школ, находившихся на окраине города, в которой детей любили, но зато в ней не было удобств, в частности вместо канализации была большая выгребная яма, глубиной около трех метров. Чтобы произвести впечатление на членов областной комиссии, Мерзин приказал разобрать небольшой участок дощатого настила над ямой, которую действительно уже несколько лет не откачивали. И, говоря о необходимости закрытия школы, депутат нечаянно поскользнулся, и упал в эту яму, где и захлебнулся.

Нашли его только на другой день, причем для этого пришлось наконец‑то яму откачать. За это время директор так пропитался ее содержимым, что стал от него почти неотличим. Хоронить его пришлось Григорию Александровичу с бывшим Бухариком Николаем и Валерием Петровичем, потому что остальные не могли перебороть себя, чтобы к нему подойти.

А школу не закрыли, зато подключили ее к городской канализации. А в той школе, директором которой был Мерзин, произошли большие перемены – педофилов разогнали, двоих даже удалось посадить, так как они действовали менее осторожно, и были доказательства их преступлений; часть детей из интерната вернули к родителям. После этого детская преступность, которая начала было расцветать в Лузервиле, резко пошла на спад. А новый директор школы и детского интерната оказался полным антиподом Мерзина – грубоватый, резкий, но добрый и открытый, знающий, что для детей по–настоящему полезно – не только учеба, (что, учитывая форму, в которую облек характеристику Мерзина один из его учеников также было нелишним), но и приучение к труду, уважение родителей и старших, отсутствие лицемерия. Извращенцев он на пушечный выстрел к школе не подпускал. И жизнь в Лузервиле местами стала напоминать семейную идиллию — оказалось, что большинство родителей и детей, если им не мешают, и не превращают искусственно во врагов, любят друг друга и готовы вместе решать сложные проблемы, которые ставит перед ними жизнь.