Леонид Крупатин - Дню Победы! Крылья в небе

           На плохо слушающихся ногах я подошёл к двери и постучал  в неё негромко. Снаружи щёлкул выключатель, в моей камере зажёгся свет, дверь открылась.

      - Ты живой?- спросил  младший  сержант с кобурой на боку, открывший дверь. За его спиной стоял солдат с «калашом» на груди. Взгляд у них был на меня насторожённый.

      -Живой.-ответил я, - Можно узнать, где я?

      -Капъяр. Комендатура. Камера подследственных. Ты хоть помнишь, что ты мужика вчера грохнул?

     - Грохнул? - с горькой усмешкой переспросил я и отвернувшись от них пошёл к противоположной стене с окном под потолком, потому что у меня покатились слёзы. Я хорошо сделал, что пошёл туда, потому что в этом окне не было стекла, а только решётки и оттуда водопадом валил холод и даже висели…. Сосульки! Это что? Я быстро вытер слёзы и спросил:

 -Так это камера или холодильник? Почему сосульки на окне в мае месяце?

 -Ну, мы не ожидали вас в гости, товарищ курсант. У нас давно не было подследственных, да  и заморозки мы тоже не ожидали. Утром вставят  стекло. Вам в туалет?

 -Да! И попить, пожалуйста! Значит я у вас надолго?

 -Вами, товарищ курсант,  ментура  заниматься  будет! Вам повезло – в Капъяре военизированная милиция, закрытый  секретный городок. А сапоги вам, товарищ курсант. наверное лучше помыть.

       Я глянул на сапоги и мне опять стало плохо- они были в крови.

      Утром меня два автоматчика повели в милицию прямо по улице.Редкие  прохожие с любопытством смотрели  на  меня, окровавленного, скрестившего забинтованные руки на груди. Конвой, после долгих препирательств,  разрешил мне в порядке исключения держать руки не за спиной и без наручников. Предупредили, что шаг в сторону: огонь на поражение, без предупредительного.

      В прокуренной комнате ОУР(отдела уголовного розыска) были человек пять в форме и в «гражданке» разных офицерских званий до майора  и  периодически заходил послушать подполковник, сверля меня  враждебным взглядом. Собственно «сверлили» меня такими взглядами  все и даже злобными … Меня грубо, по-хамски допрашивали все сразу. Наверное это был «перекрёстный» допрос, но построенный по-дурацки. Каждый считал своим долгом задать вопрос, хоть и глупый. Как я понял, что их совсем не волнует само происшествие.

 С меня требовали признание в том, что, якобы, мы с тем мужиком(потерпевшим) были знакомы, где-то встречались и нас ранее связывали какие-то дела. Так как я это отрицал, то мне хамили, орали, угрожали и говорили, если признаюсь, то мягче будет наказание. Спрашивали в каких городах мне приходилось бывать.Я перечислил: Волгоград, Цимлянск, Ростов, Сочи, Очимчиры, Москва, Ленинград, Алма-Ата, Баку, Минводы и все районные города Волгоградской области в связи с работой. Очень их насторожило то, что моя Родина – станица Нижне-Курмоярская  оказалась на дне Цимлянского моря! Они аж привстали все и переглянулись, а кто-то сказал:

 -Всё ясно! Концы в воду!  Вот это законспирировался!

      А кто-то добавил:

 -Интересно, а неспроста он учится на самолётах летать, да ещё на разных типах – и моторных и реактивных.А права водительские у тебя есть?

 -"А", "В" и "С".- ответил я.

          При этом  на меня посмотрели все – испепеляющее! А кто-то глухо промолвил:

 -Прессануть надо бы, но он и так еле стоит…

       У меня от этих слов ноги стали подгибаться, хотя слабость от потери крови и от голода и так была во всём теле и хотелось спать, как только я попал в тепло… Мне подали табуретку, но я отказался:

 -Если я сяду, то усну и упаду с табуретки. Я почти не спал. В камере стёкол нет в окне и сосульки за окном .  

         Присутствующие на это только ухмыльнулись. Эта психическая пытка длилась часа полтора. Менты в комнате менялись, иногда заходил подполковник, ему докладывали, он записывал и уходил.Потом приходил и что-то уточнял. Наконец меня опять отправили под автоматами своим ходом в комендатуру. К моему удивлению в камере не оказалось того самого моего  деревянного логова на котором я проснулся. Я спросил в чём дело? Мне ответили, что днём спать не положено.

        Как только задвинули снаружи дверной засов, я лёг на бок на пол – плечом и бедром на бетонный пол, подложив под голову забинтованную руку. Я соображал, если лечь спиной на бетон, то воспаление лёгких обеспечено. Сколько проспал не знаю. Проснулся я от звука отпираемого засова. Я понял, что уже вечер, когда автоматчики вывели меня опять на улицу и повели в милицию. Редкие прохожие опять с любопытством смотрели на меня: форма с иголочки, золотые курсантские погоны с золотыми лычками, без головного убора, завёрнутые рукава окровавлены, сквозь бинты на руках проступила кровь, на брюках тоже потёки крови,  хромовые сапоги в  крови. Забинтованными руками я мыть сапоги не мог. При этом я не завтракал, не обедал и продуктами в комендатуре не пахло. Да я настолько был убит, что есть не хотел и не вспоминал об этом. Я не понимал – откуда у меня остальные порезы, так как помнил один эпизод с вонзающимся в моё запястье ножом… Может быть об стёкла или я что- то забыл впопыхах и по-пьяни и память мне сохранила, только самое яркое.

        В милиции опять меня пытали: где родился, почему переселяли, где был уже при самостоятельной жизни, зачем ездил, а главное – что меня связывает с тем мужиком, которого они называли «бандитом» и несколькими фамилиями и кличками, на что я удивлённо таращил глаза, вызывая бешенство у допрашивающих. Один даже замахивался на меня, на что я вскочил с места и с забинтованными руками принял стойку, похожую на боксёрскую, хотя я боксом специально не занимался. Этим я опять вызвал вопросы: каким видом спорта занимался, какими видами борьбы владею, потому что «такого  волкА завалить не просто». Пытали вопросами: почему у меня вызвало бешенство, когда этого «бандита» проносили мимо меня на носилках, так как я вырывался у «ментов» и хотел его загрызть зубами, употребляя выражения уголовного, блатного жаргона. Я пытался объяснить, что он меня – коммуниста назвал «кадетом» и оскорбил всех нас – солдат, назвав щенками, а выражения у меня вырвались потому что я в общежитии живу с УДО – условно досрочно освобождёнными, в порядке надзора и воспитания. Эти мои доводы вызвали «зубоскальное» выражение на рожах допрашивающих и дурной хохот.

 - Гы-гы ! Вот это коммунист! Волчару завалил! Гы-гы! Сказки расскажи своей бабушке! Воспитатель «зэков»! Гы-гы!

 -Я вам сказал то, что есть! Больше сказать просто нечего!-ответил я. –Когда он меня сквозь стекло запулил, там оставались двое, которых я бросить не мог. И что было бы…- Меня перебил один из «оперов»: