Амброз Бирс - Рассказы

Выстрел всполошил лагерь, забили барабаны, горны заиграли сбор, со всех сторон начали сбегаться полуодетые, на ходу застегивающиеся солдаты и стали строиться, повинуясь отрывистым командам офицеров.

Солдаты замерли в строю, держа винтовки наготове, в то время как штабные офицеры и личная охрана генерала быстро восстановили порядок, подняли палатку и растащили задыхающихся и окровавленных участников разыгравшегося спектакля.

Один из них – капитан – уже не дышал. Рукоятка охотничьего ножа, которым было проткнуто его горло, торчала чуть ниже подбородка, а лезвие застряло в челюсти, и рука, нанесшая удар, по-видимому, была не в состоянии вытащить нож. В руке у мертвого была его сабля – мертвый, он сжимал рукоятку с такой силой, что живые не могли взять ее у него. Лезвие сабли до самого эфеса было в крови.

Генерала подняли, но он снова со стоном повалился на землю и потерял сознание. Он был весь в синяках и, кроме того, получил две колотые раны в бедро и в плечо.

Шпион отделался легче всех. За исключением сломанной руки, он не имел серьезных повреждений – всего лишь несколько царапин. Но он был совершенно ошеломлен и вряд ли отдавал себе отчет в том, что произошло.

Он вырвался от солдат, которые хотели помочь ему, припал к земле, сжался в комок и забормотал что-то невнятное.

Его распухшее, испачканное запекшейся кровью лицо было мертвенно бледно.

– Нет, он не сумасшедший,- ответил одному из офицеров хирург, готовивший бинты.- Просто испуган до полусмерти.

– Откуда он взялся? Кто он?

Тассман начал объяснять. Он чувствовал себя центром внимания. Он не пропустил ничего, что могло бы в какой-то мере подчеркнуть важность роли, которую он играл в событиях этой ночи. Когда он кончил и хотел было начать свой рассказ сначала, оказалось, что никто его не слушает.

Генерал тем временем пришел в себя. Он приподнялся на локте, посмотрел вокруг и, увидя шпиона, который сидел, скорчившись, у костра, сказал спокойно:

– Отведите его на плац и расстреляйте.

– Генерал бредит,- сказал офицер, стоящий поблизости.

– Нет, он не бредит,- возразил генерал-адъютант.Он прислал мне записку насчет этого дела. Такой же приказ был отдан и Хестерлику. Генерал-адъютант сделал жест в сторону убитого.- И, клянусь богом, приказ этот будет приведен в исполнение.

Через несколько минут залпом из двадцати винтовок был убит Паркер Аддерсон – сержант федеральной армии, философ и остряк, который стоял на коленях на освещенном луной плацу и еле слышно молил солдат о пощаде. Едва только в холодном ночном воздухе замерли последние отголоски залпа, генерал Клаверинг, лежавший неподвижно возле пылающего костра, открыл свои большие голубые глаза, обвел ласковым взглядом всех стоящих вокруг и сказал:

– Как тихо!

Хирург обменялся с генерал-адъютантом печальным и многозначительным взглядом. Раненый медленно опустил веки, и так с закрытыми глазами он пролежал несколько мгновений. Затем лицо его озарилось блаженной улыбкой, слабым голосом он произнес: "Похоже, что это смерть",- и в следующую минуту его не стало.

* ОФИЦЕР ИЗ ОБИДЧИВЫХ*

1. О ФУНКЦИЯХ ВЕЖЛИВОСТИ

– Капитан Рэнсом, вам не полагается знать ни-че-го. Ваше дело – исполнять мой приказ, и разрешите, я его повторю. Если вы заметите какое бы то ни было передвижение войск впереди вашей батареи, открывайте огонь, а если вас атакуют, удерживайте эту позицию как можно дольше. Вы меня поняли, сэр?

– Вполне. Лейтенант Прайс,- это относилось к одному из офицеров батареи, который только что подъехал к ним верхом и слышал слова генерала,смысл приказа вам ясен, не правда ли?

– Совершенно ясен.

Лейтенант проехал дальше на свое место. С минуту генерал Камерон и командир батареи сидели в седлах, молча глядя друг на друга. Говорить было больше нечего; по-видимому, и так было сказано слишком много. Затем генерал кивнул и тронул коня. Артиллерист взял под козырек медленно, серьезно и до крайности церемонно. Человек, знакомый с тонкостями военного этикета, усмотрел бы в его манере свидетельство того, что он помнит о полученном выговоре. Одна из важнейших функций вежливости – это выражать обиду.

Генерал подъехал к своим адъютантам и ординарцам, поджидавшим его в некотором отдалении, вся кавалькада двинулась вправо и скрылась в тумане. Капитан Рэнсом остался один, безмолвный, неподвижный, как конная статуя. Серый туман, сгущавшийся с каждой минутой, сомкнулся над ним, как некий зримый рок.

2. ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ЛЮДЯМ НЕ УЛЫБАЕТСЯ БЫТЬ УБИТЫМИ

Накануне бои шли беспорядочно и никаких серьезных результатов не дали. Там, где происходили стычки, дым от выстрелов синими полотнищами висел в ветвях деревьев, пока его не рассеивал дождь. В размякшей земле колеса орудий и зарядных ящиков прорезали глубокие, неровные колеи, и каждому движению пехоты, казалось, мешала грязь, налипавшая на ноги солдат, когда они, в промокшей одежде, кое-как прикрыв плащами винтовки, ломаными рядами брели во всех направлениях по мокрому лесу и залитым водою полям. Конныа офицеры, выглядывая из-под капюшонов своих резиновых пончо, блестевших словно черные доспехи, поодиночке или группами пробирались среди солдат без всякой видимой цели и не вызывая интереса ни у кого, кроме как друг у друга. Там и тут лежали убитые, к их мундирам комьями пристала земля, лица были накрыты одеялами или желтели под дождем, как глина, и вид их, в довершение к прочим унылым деталям пейзажа, придавал общему подавленному настроению оттенок особенно удручающий. Отталкивающее зрелище являли собой эти трупы, отнюдь не героические, и доблестный их пример никого не способен был вдохновить. Да, они пали на поле чести, но поле чести было такое мокрое! Это сильно меняет дело.

Серьезный бой, которого все ожидали, не состоялся, так как из незначительных успехов, выпадавших на долю то одной, то другой стороны в случайных мелких стычках, ни один не был развит. Вялые атаки вызывали хмурый отпор, ни разу не вылившийся в контратаку. Приказам следовали механически, хоть и точно; люди исполняли свой долг, но не более того.

– Солдаты сегодня трусят,- сказал генерал Камерон, бригадный командир федеральной армии, своему адъютанту.

– Солдаты мерзнут,- отвечал офицер, к которому он обратился,- и… да, им не улыбается такая вот перспектива.

Он указал на один из трупов, лежавших в неглубокой желтой луже, на его лицо и мундир, забрызганные грязью из-под колес и копыт.

Оружие, как и люди, казалось, не прочь было уклониться от исполнения долга. Винтовки стрекотали нехотя и как-то бессмысленно. Стрекотание их ничего не означало и почти не вызывало интереса на спокойных участках линии огня и у ожидающих своей очереди резервов. Даже на небольшом расстоянии орудийные выстрелы раздавались слабо и глухо; им недоставало остроты и звучности. Словно стреляли холостыми зарядами. И так этот напрасный день печально миновал, а затем беспокойную ночь сменил новый день, исполненный тревоги,