Анна Клименко - Морф

Все еще улыбаясь, эльф вышел из спальни. Как, однако, задела барона эта изящная шутка с талисманом! Хаэлли не сомневался, что, попадись ему в руки сама леди Валле, тот уже давил бы ей пальцы щипцами и расплющивал в тисках ступни.

Эльф погладил сквозь рубашку вышитый талисман-фонарик и, пряча улыбку, вышел во двор.

***

Как и всякий охотник, Хаэлли мог слушать лес и видеть его воспоминания. А еще он мог стать на след подобно хорошей гончей, и для этого ему всего-то был нужен предмет, которого касался искомый субъект.

У Хаэлли имелся вышитый талисман-фонарик, и этого было предостаточно. Поэтому, отойдя от Шварцштейна на расстояние, достаточное для того, чтобы убедиться в отсутствии баронского «хвоста», эльф немного ушел в сторону от дороги, вежливо прося деревья не мешать. Те, откликаясь на голос существа, рожденного во имя леса, послушно убирали с его пути вспученные корни, сучья и колючки.

Вынырнув на маленькую, в несколько шагов, полянку, Хаэлли вдохнул полной грудью и еще раз огляделся по сторонам. Прекрасное местечко для маленькой и вполне естественной для эльфа волшбы. С одной стороны — темный ельник, с другой — тонкие, тщедушные березки, стволики окрашены восходящим солнцем и напоминают палочки малинового суфле. Хаэлли положил руку на талисман, забормотал подходящую к случаю молитву Миенель-Далли и Великому лесу.

Тот глубоко вдохнул, впитывая знакомую речь и, выдыхая, ответил. Почти сразу. Волной, мягко накатывающей на грудь. Перед глазами эльфа запрыгали, замельтешили серые мошки, закружилась голова. С силой сжав в кулаке фонарик, Хаэлли часто заморгал, пытаясь сфокусировать зрение, а когда ему это удалось — мысленно поблагодарил лес. Тонкая нить следа начиналась прямо у его ног, уводя сквозь еловую поросль в сторону дороги. Эльф удовлетворенно хмыкнул, затем водрузил талисман обратно на шею и, заправив его под рубашку, двинулся вперед.

…Великий лес. Там — чистый воздух, многовековые секвойи, изысканные кушанья и светлая красота лунных ночей. Там — тишина, уединение, мысли, текущие в унисон мыслям Праматери. Там — пение предков, когда-то рожденных от леса и для леса, Крипта, сотворенная не во имя смерти, но для жизни. Наверное, поэтому эльфы и не боятся смерти. Каждый из них знает, что дух его навсегда останется в пределах Крипты, пребывая в блаженном сне ровно до тех пор, пока не настанет пора встретить дух родича.

Шагая по зеленоватой нити следа, Хаэлли думал о том, что, побывай люди в Крипте, не так-то просто было бы оборонять восточные рубежи леса. И великое счастье в том, что оркам на Крипту наплевать, у них, по слухам, своя имеется, только совсем не такая — темная. Неведомо, кто, как и когда ее построил, и какие жертвы были принесены, но с тех пор, как в сердце Орикарта существует Крипта, армия орков была сильна некромантией.

Наверное — как мог предположить Хаэлли — и у гномов было что-то подобное, какая-нибудь своя Крипта. Но гномы ухитрялись казаться самыми обычными, почти людьми, только живущими в глубоких пещерах, так что никому даже в голову не приходило искать гномье Сокровище.

Размышляя таким образом, эльф вынырнул из зарослей на дорогу (кусты поспешно расступились), и остановился. Здесь так смердело, так воняло смертью, что у Хаэлли к горлу подкатила тошнота. Это было… так похоже на подземелья барона Брикка, что эльф поежился. Плохо, очень плохо. Здесь, на дороге, случилось нечто такое, от чего трава плакала, а сам лес отворачивался с омерзением. Хороший повод для авашири задуматься — но никто из них не знает, что чувствует лес. Хаэлли тихо выругался, потому что зеленоватая нить следа стала едва видимой, почти прозрачной. И — страшные, почерневшие кляксы в пыли, жирные мухи, кружащие над дорогой.

Сглотнув, Хаэлли вплотную приблизился к лужам свернувшейся уже крови. Еще через несколько минут эльф понял, что, похоже, опоздал, а заодно потерял единственного найденного проводника. Ну, и леди Валле заодно. Живой, дышащий след окончился так резко, словно его обрубили, дальше Хаэлли шел уже как простой следопыт.

Вот здесь волокли тело. Сколько их было? Трое, и один — ранен, серьезно ранен. Они тащились в ельник, торопились, уронили… Эльф наклонился и поднял маленький бархатный мешочек, развязал его, высыпал на ладонь несколько алых бусинок. Хаэлли шагал все быстрее, морщась от ощущения повисшей в воздухе смерти. Ясно, что девочка столкнулась с разбойниками. Понятно, что она попыталась сопротивляться, ранила одного из них… за что они ее и убили, или смертельно ранили, а потом куда-то потащили. Если она только была еще жива, даже не хотелось думать о том, что они с ней сделают.

Внезапно Хаэлли вышел на маленькую залысину в покрове леса, пятачок, со всех сторон отгороженный кустами лещины. Вышел — и сразу же в глаза бросилась почерневшая лужа на земле, липкие сгустки крови, изумрудная муха, раскачивающаяся на травинке. Все. Ирбис Валле больше не было в живых. Эти ублюдки, выродки, которые недостойны даже называться людьми, зверски убили ее, а сами, забрав все вещи маленькой магички, двинулись дальше.

Хаэлли вздохнул. Но того, что он уже знал, было мало, он хотел гораздо большего, хотя и понимал, что двигаться дальше — все равно что собственноручно вырывать себе ногти, один за другим, и до крови кусать губы, сдерживая рвущиеся из горла вопли.

Он подошел к старой березе, приник к ней всем телом. Дерево приняло его, начало баюкать, успокаивая, унося в светлую даль цвета древесного сока.

«Я хочу это увидеть», — смиренно попросил Хаэлли, — «ты ведь помнишь то, что здесь произошло? Я хочу знать, как она умерла».

Береза ответила плотной волной жгучей ненависти, и Хаэлли в очередной раз подумал — жаль, что никто из них не чувствует, как жаль. Он даже представить себе не мог, что деревья могут так ненавидеть.

— Пожалуйста, — прошептал он на родном языке Великого леса, — покажите мне. Я должен это увидеть. Я должен знать…

Действительность начала утрачивать привычную форму, растекаться ртутными шариками в зеркальном лабиринте. Потом все окрасилось в багровые тона, растворилось в ужасе, который испытала старая береза не более, чем пару часов назад. Хаэлли вцепился в гладкий ствол мертвой хваткой, вталкивая сознание все глубже и глубже в воспоминания леса, заставляя свои глаза смотреть глазами деревьев, травы… И тогда он увидел.

— Слышь, Рыжий, не скули. Отнесем твою клешню лекарю, он ее обратно приставит.

Молодой парень, мелово-бледный, держит на коленях собственную руку. Тщедушный мужичонка, сидя на траве, проверяет механизм арбалета, дует на него, трет маленькой тряпочкой. Зеленокожий полуорк задумчиво стоит над распростертым в траве телом, взвешивая в руке дорожный мешок. Наконец полукровка задает вопрос: