Елена Усачева - Дом забытых кошмаров

Матвей молчал, уставившись в темноту, хмурился.

– Ну, говорил… Я откуда знаю, что это было? Может, какая природная аномалия? Здесь многим что-то кажется. Мухоморов надо меньше жрать, а потом на земле холодной валяться.

– Что кажется? – закричала Чудовище. – Как такое может показаться?

– Не знаю. Я ничего не видел. На телефоне неотвеченный звонок, я и пошел. Прихожу, а ты тут спишь.

– Но я ведь упала! – схватила она Скелета за руку, спасаясь от бурных вод сумасшествия.

– Наверное, упала, раз на земле лежала.

Смиля потрогала голову, посмотрела на свои руки. Все в царапках и синяках. Не могла же она сама себе оставить такие метки?

– А Лаума?

– И Лаума тоже, – недовольно буркнул Скелет, – упала. Не дергайся.

Смиля потупилась. Она начала сомневаться в том, что происходящее случилось на самом деле. Глянула на Скелета. Он не собирался ни помогать, ни поддерживать.

– Держи. Я тебе тут диск нашел. – На плед упала пластиковая коробочка с бежевой вставкой-картинкой. – Сказки, саги и хроники Старой Пруссии. Послушай, местами забавно.

– И что здесь?

– Про страну Аистов.

Вопросов было очень много. О птицах, Лауме, что здесь произошло, почему Смиля осталась жива, куда делись старые деревья. Но Матвей был настолько угрюм, что спрашивать его об этом не хотелось. Он за что-то обижался на Смилю. Как будто она что-то обещала, но не сделала.

– Ты меня не любишь, – надула губки Смиля.

– Чудовище ты, – Матвей впервые ухмыльнулся. – При чем здесь я? Ты сама никого не любишь.

– Как это? – встрепенулась Смиля. – Я тебя люблю.

– Влюбишься, из Чудовища превратишься в Красавицу. Это будет заметно. Вон как с Синеглазкой.

Кулачок сжался, чтобы стукнуть по костлявому плечу, но она сдержалась. Ничего, обратится еще Матвей к ней за чем-нибудь, попросит помощи, она ему так поможет, так…

Скелет, отвернувшись, смотрел в темный предутренний сад. Позолоченные ранним солнцем верхушки деревьев. Внизу еще копилась ночная тьма, набухала, пытаясь выдавить приближающийся день за пределы сада.

– Я был вчера в библиотеке, – заговорил Скелет. – Елена Александровна нашла книгу, археологические исследования. Что раньше было на месте Калининграда, как обживались эти места, где какие капища стояли, каким богам где поклонялись. У пруссов было три священных дерева – дуб, бузина и ясень. Эти деревья росли в священных рощах, им поклонялись. Не думаю, что капище было именно здесь, вполне возможно, местный дуб – остатки древней священной рощи. Наверное, когда-то ему поклонялись, потом он просто стал частью сада. Пока были пруссы, они несли в себе память о древних богах. И мы сейчас слышим… – Матвей пожал плечами, – эхо…

– Что мы слышим? – Смиля не верила своим ушам. Парк, соглашаясь с ней, застонал, заохал, наполнился звуками, голосами.

– Ничего не слышим, – буркнул Матвей.

Смиля всхлипнула. И вдруг перед ней встала картинка. Она падает, а внизу стоит Матвей.

– Это ты спас меня! – выкрикнула она. – Ты уничтожил деревья! Старые боги ушли!

Матвей увернулся бы, но Смиля на этот раз оказалась быстрее. Она кинулась на шею, успев впечатать свои губы в его впалую щеку.

– Спасибо! – прошептала на ухо, прежде чем он успел ее от себя оттолкнуть.

– Да не делал я ничего, – с натугой произнес Матвей, силясь развести сцепленные на шее руки. – Если эта роща и была, то на улице Эрнст-Вихерт-штрассе. А мы на улице Гоголя. Нет здесь никаких священных рощ и старых дубов. Я пришел на улицу Гоголя.

– Ты лучший! – Смиля прижалась к Матвею, сама не понимая, зачем сейчас с ним борется. – Я тебя люблю!

– Не дай бог! – высвободился, наконец, Скелет.

– Почему ты такой злой!

– Нормальный я. Это вы тут все одной дубинкой стукнутые.

В Доме послышалось движение, посыпались мелкие камешки под легкими ногами. Матвей задрал голову.

– Эрик с Верой пришли. Сейчас будем пить кофе.

Он достал из кармашка давно забытую губную гармошку.

– И что? Все закончилось? – прошептала Смиля.

Ее слова заглушили протяжные звуки. Скелет помотал головой.

– Почему? Деревьев больше нет. Лауме ушла!

Ту-тууу – позвала гармошка наверх. Скелет кивнул на плед, намекая, чтобы Смиля его не забыла. Скрылся за домом, но тут же выглянул.

– Войны никогда не заканчиваются. Боги любят выяснять между собой отношения. – Подмигнул. – Ничего, мы еще подеремся. Ты чью сторону выберешь?

Ушел, на невидимой веревочке уведя за собой музыку. Но внезапно появился опять.

– Кстати, – снова показался из-за угла Матвей, – Гера вчера вечером уехал-таки в Ладушкин. Он вбил себе в голову, что видел землю Аистов и принес оттуда фигурку из янтаря. Утверждал, что отдал свою душу, чтобы побывать там. Душу передавал через Снежку, все как в легенде. Мать испугалась, что Гера сходит с ума, и отправила его к бабке. А там, в этом Ладушкине, свой дуб есть. Говорят, ему восемьсот лет. Под ним сидел Наполеон перед тем, как подписать Тильзитский мир, и останавливалась карета с тяжелобольным Кутузовым – после победы над французами он ехал домой умирать. Ни Наполеону, ни Кутузову дуб не помог. Не тем богам они молились.

Снова заиграл нечто протяжное, печальное. И откуда он только берет такие мелодии? Как будто кто специально ему подсказывает.

Смиля встряхнула плед, смахивая с него соринки. Скелет и есть Скелет. Ничего толком сказать не может.

Она посмотрела на Дом, на запущенный сад. А что если он прав? И не было никакого падения, не было деревьев, не было ночи с альпами. Надо бежать домой, выяснять, что с комнатой, не переругались ли родители. Да! И вернуть лапоток. Он где-то в подвале лежит. Хватит ее домовому путешествовать, пора дома наводить порядок. Пока его не захватили альпы.

С третьего этажа доносились приглушенные голоса. Из окна в окно блуждал дрожащий свет. У них есть свечи, Синеглазка наверняка принесла красивую скатерть. Сейчас там хорошо, уютно. Настаивается в термосе кофе, на тарелки раскладываются свежие пироги.

Смиля закуталась в плед и пошла к лестницам. Шлось с трудом. Ногу потянула, лицо покалывает, зудит локоть, в плечо точно воткнули длинную иголку. А неплохо ее отделали. Дома разденется, посмотрит, есть ли на теле живое место.

В подвале зашуршало, будто кто пробежал. Смиля присела около полукруглого окна. Как здесь в такой тьме разглядишь лапоток? Его затоптали уже – столько народа туда-сюда пробежало.

– Домой не пора? – спросила она темноту.

Посыпался песок, отлетел камешек, подброшенный ловкой ногой. Ну, конечно, кто еще мог гонять альп, превратившихся в кошек? Домовой. Вот откуда эти постоянные камешки. Вот кто не пускал сюда Томиловых, чтобы они не становились хозяевами, чтобы не было жертв.