Марк Фрост - Список семи

Закрой Дойл глаза, ему бы и в голову не пришло, что это говорит не Раскин. За дверью послышались осторожные шаги, и тут же раздался звук отпираемых замков.

– Если я чего и не выношу, так это твоего постоянного вранья, льстивый ублюдок! – визжал голос, пока отодвигались новые засовы. – Не будет никакого званого обеда, и не может быть никаких гостей, и если из твоей поганой пасти снова посыплется подобная галиматья, я придушу тебя собственными руками и брошу вариться в каком-нибудь вонючем котле! А жир переплавлю на рождественские свечи!

Дверь распахнулась, и перед ними предстал среднего роста худощавый мужчина с довольно приятным лицом, которое портила растрепанная светлая борода и такая же светлая, давно не видевшая ни мыла, ни расчески шевелюра. Густые брови изгибались на высоком лбу. Широко расставленные светло-карие глаза сверкали от негодования, на носу выступили мелкие капли пота. Мужчине было никак не меньше сорока лет, однако выглядел он на редкость молодо. Кожа на лице была гладкой и чистой, как у юноши, еще не начавшего бриться. Это не было следствием правильного образа жизни, а, скорее, объяснялось упорным нежеланием взрослеть. На нем был черный шелковый халат, накинутый поверх мятой блузы, редкого покроя сапоги на пробковой подошве и бриджи для верховой езды… На Спаркса и Дойла была наставлена двустволка, которую мужчина держал в руках.

Все трое застыли на месте.

– Полагаю, вы и есть лорд Николсон, – самым приятным и спокойным голосом произнес Спаркс.

– А вы наверняка не Раскин, – убежденно проговорил Николсон, а затем, не удержавшись, добавил: – Этот безмозглый идиот.

– Барон Эверетт Гасконь-Руж, – небрежным тоном представился Спаркс, протягивая Николсону новогоднее приглашение. – Насколько я понимаю, вы отменили прием, дружище, и ваша открытка дошла до меня каким-то совершенно непостижимым образом.

– В самом деле? Как странно. Заходите, заходите! Очень рад! Простите за беспорядок! – рассыпался в извинениях Николсон, опустив ружье и в один миг превратившись из злобного самодура в гостеприимного хозяина.

– Несите чемоданы, Гомперц, – рявкнул Спаркс, свирепо поглядев на Дойла.

– Слушаюсь, сэр.

Дойл бросился выполнять приказ "своего господина". Он втащил в комнату саквояж, ибо никакого другого багажа у них не было. Николсон торопливо захлопнул за ним дверь и принялся запирать засовы.

– А я, знаете ли, потерял всякую надежду, – визгливым голосом продолжал Николсон, тряся руку Спаркса. – Не ожидал ни одной живой души. Забыл об этом совершенно. Приятный сюрприз, весьма приятный.

"А мне, похоже, в этом доме общаться будет не с кем", – разочарованно подумал Дойл. Злобные нападки хозяина Топпинга на своего верного и несчастного слугу вызвали в Дойле острую неприязнь, и образ лорда Чарлза Стюарта Николсона померк для него раз и навсегда.

Дойл огляделся. Тяжелые шторы на окнах были задернуты, и это придавало комнате, обставленной темной средневековой мебелью, еще более мрачный вид. На всех вещах лежал толстый слой пыли. Воздух, отдававший мочой и потом, был спертым и тяжелым. На полу валялись битая посуда, объедки и корки хлеба. Над едва тлевшим камином висел давно нечищенный, потемневший фамильный герб и холодно поблескивали несколько обнаженных клинков и сабель.

Николсон торопливо пересек комнату и остановился у каминной полки, зябко потирая ладони.

– Как насчет бренди? – спросил он и, не дожидаясь ответа, вытащил пробку из хрустального графинчика и наполнил доверху два бокала. – Я выпью с удовольствием, – проговорил он и наполовину осушил свой бокал. Затем снова наполнил его до краев и только тогда протянул второй бокал Спарксу. – Ваше здоровье.

– Спасибо, – холодно ответил Спаркс, поудобнее устраиваясь в кресле у огня.

– Может быть, слугу отправить вниз? – спросил Николсон, присаживаясь напротив Спаркса. – Уверен, эта свинья Раскин найдет дело и для него.

– Нет, благодарю, – высокомерно возразил Спаркс, – он может понадобиться мне здесь.

– Очень хорошо, – с готовностью согласился Николсон, несколько утрачивая свой апломб. – Как прошло путешествие?

– Признаюсь, оно было крайне утомительным, – слегка раздраженно ответил Спаркс.

Николсон закивал, словно кукла. Присев на край стула, он пьяно таращил глаза, прихлебывая из бокала и то и дело вытирая мокрый рот рукавом халата.

– Стало быть, Новый год уже наступил? – громко заметил он.

– Ммм… – неопределенно промычал Спаркс, оглядывая комнату.

– Как вам мои сапоги? – Задрав полу халата, Николсон поднял ногу, кокетливо покачивая носком сапога. – На пробковой подошве. Они не проводят электричества. К тому же на мне три пары носков, так что ничего у них не выйдет, никакой электроэкзекуции. И никакие поезда меня не интересуют! Нет, сэр!

Спаркс демонстративно молчал, давая понять, что правила хорошего тона дают возможность решать, на какие реплики нужно реагировать, а какие можно оставить без ответа. Николсон вдруг вскочил, как будто вспомнил о каких-то приличиях, подхватил с каминной полки красный лакированный ящик и, хихикая, ринулся к Спарксу.

– Хотите сигару, барон?

Он открыл ящичек, гримасничая, как мартышка.

Спаркс, поморщившись, наклонился над ящичком и выудил из него сигару с таким видом, словно это была гнилая селедка. Джек держал сигару перед собой, пока Николсон шарил по карманам халата в поисках спичек. Наконец он чиркнул спичкой и поднес ее Спарксу. Попыхивая сигарой, Джек неторопливо раскурил ее.

– Из Тринидада, – сообщил Николсон, тоже взяв сигару. – У отца там плантация. Представьте, он хотел, чтобы этой чертовой плантацией управлял я. Что за чушь! Ха-ха!

– Да, жара там чудовищная, – вежливо согласился Спаркс, сочувственно покачивая головой.

– Вот именно. Чудовищная, – словно обрадовавшись неожиданной поддержке, проговорил Николсон. – Чудовищная жара и черные, которые за вашей спиной вытворяют что хотят. Пустоголовые вонючие идиоты с отвратительными потными рожами, распевающие по ночам свои дикарские песни. Но знаете, что я вам скажу? Там безумно красивые женщины. Да-да, пре-крас-ные!

– Неужели?

– И все до одной шлюхи! Даже те, у которых на спинах болтаются их черненькие макаки. Мамаши готовы прямо посередине улицы стянуть с себя юбочки за какие-нибудь гроши, – рассказывал Николсон севшим от возбуждения голосом. – Вам непременно надо туда съездить! Не пожалеете! Их черненькие попки рядом с вашим… Это просто захватывает, скажу я вам. Тропический восторг! Восторг!

И, плеснув себе еще бренди, Николсон без всякого стеснения засунул руку в штаны.