Павел Чибряков - Что-то… (сборник)

Дойдя до этого места, Никита перестал печатать, и некоторое время неотрывно смотрел на мигающий курсор. Ему подумалось, что только люди живущие полной жизнью могут мечтать о возможности некоего своёго существования после смерти. Но вряд ли такая перспектива прельщает людей, которые ощущают себя не живущими, а лишь существующим. Для таких людей смерть предпочтительней как прекращение всего, чем как переход от одного вида существования к другому.

От работы над переводом мысли Никиты упорядочились, и теперь он мог даже несколько отстранённо проанализировать, что его так сильно поразило в этом тексте. Он понял, что написанное в первом абзаце напомнили ему слова Наташи о вещах, которые «просто» происходят. Он усмехнулся, поймав себя на том, что надеялся обнаружить в тексте какие-нибудь объяснения тому, что произошло с ним в деревне, проигнорировав слова о том, что никаких объяснений не существует.

Тут он обнаружил, что неплохо бы уже поужинать. Выключив компьютер, Никита прошёл на кухню, и в ожидании пока подогреется бигус, смотрел в окно на раскачивающиеся в ореолах фонарного света голые ветви деревьев. Это зрелище всколыхнуло в нём саднящее чувство одиночества. Он, почему-то, начал представлять, как сейчас, в данный момент, выглядят изнутри леса, по которым он гулял летом, как на том месте у пруда, где он обычно сидел, холодный ветер теребит увядшую траву, и какого было бы оказаться сейчас в темноте внутри заброшенного дома, в котором когда-то гостила у своих дедов Наташа; там, где на самом углу стола до сих пор, возможно, лежит что-то, поднятое ею с пола. Или это ему только показалось, и там ничего нет? Резко зябко передёрнувшись, Никита отвернулся от окна и принялся за ужин.

Так получилось, что к переводу необычного текста он вернулся только через несколько дней. Поскольку к ним из неблизких краёв приехали родственники по отцовской линии, всё это время было занято сначала суматохой по приёму гостей, потом заботы об их времяпрепровождении, и наконец, хлопоты вокруг проводов. И всё это, естественно, обильно разбавлялось довольно шумными возлияниями. Поэтому, когда это всё закончилось, Никита почувствовал немалое облегчение, и почти радостно вернулся к работе с необычным текстом.

Далее в тексте было ещё несколько примеров, показывающих «взаимоотношения» людей и слов. Некоторые приводимые в пример английские слова были довольно многозначны, и Никите пришлось немало потрудиться, чтобы перевод был точен и при этом не казался абсурдной белибердой носителю русского языка.

Но как оказалось, все эти рассуждения о «словесной ограниченности» людей были лишь преамбулой к основной теме этого странного трактата. И эта тема заставила Никиту снова почувствовать себя немного странно – при абсолютной ясности мыслей и остроте восприятия, его не покидало ощущение, что он спит. Написанное снова затрагивало его личные переживания и опыт. И на этот раз это имело самое прямое отношение к нему самому. У него складывалось впечатление, как будто он читает описание случившегося с ним прошлым летом.

«Случается, с человеком происходит нечто, что он не в силах ни объяснить, ни воспринять как реально произошедшее. Ему легче убедить себя в том, что на самом деле ничего не было, чем признать необъяснимое как случившийся факт. По мнению большинства людей, всё реальное – объяснимо (словами, естественно), а всё необъяснимое – нереально. Но что прикажете делать несчастному «реалисту», когда то, чего «не может быть» приходит к нему на уровне ощущений – осязания и обоняния, а не только зрения и слуха, в отношении которых люди допускают возможность быть обманутыми. И даже собственное обоняние можно, при жгучем желании, обвинить в потакании иллюзиям. Но как же быть с физическими ощущениями? Даже самый рассудительный человек не способен на то, чтобы одновременно одной частью мозга воспринимать сигналы от собственных нервных окончаний, а другой – отрицать их реальность. И тогда он встаёт перед выбором – либо принять необъяснимое как реальность, либо признать собственное безумие. И что же выбирает человек? Конечно, безумие! Потому что безумие – объяснимо. Пусть даже несколько странными словами, но, всё-таки, словами.

А ведь всё довольно просто. Человеческие чувства, ощущения, порывы – намного важнее и мощнее рассудительности и даже мудрости. И тот, кому посчастливилось реально прочувствовать нечто «нереальное», но связанное с его личными, возможно давними, чувствами и переживаниями, может расширить собственное восприятие мира и даже обрести возможность…».

На этом заканчивалась страница, которая оказалась последней. Никита перевернул её в поисках окончания хотя бы последнего предложения; но с обратной стороны страница была пуста. Никита внимательно огляделся вокруг, предположив, что мог уронить страницу на пол или за стол. Безрезультатно. Немного недоумённо пожав плечами, он решил, что свою работу он, в любом случае, сделал, а незаконченность оригинала – проблема заказчика. Отпечатав перевод на принтере, он приложил его к оригинальному тексту и положил на полку компьютерного стола дожидаться прихода заказчика.

Однако по прошествии обещанных двух недель и трёх дней за переводом никто не пришёл. И в течении всей последующей зимы не появлялся ни парень с метающимся взглядом, ни кто-либо ещё. В конце концов, Никита убрал так никем и не востребованные страницы в старую папку и засунул в шкаф.

Его образ жизни в зимнее время года был вяло-размеренным, как будто течение жизни на самом деле замерзало от зимних холодов. Немного поразмышляв, поначалу, о том, что могло быть сказано далее в прерванном тексте, Никита в итоге пришёл к выводу, что не имеет никакого смысла предполагать вообще что-либо, памятуя постулаты, высказанные в самом тексте. Что бы он ни предположил, это невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Очевидно было одно – случившееся с Никитой летом, при всей своей нереальности, потеряло свою «невозможную» составляющую, тревожащую человеческое здравомыслие и рассудительность, и стало просто значимым фактом в жизни Никиты. Теперь, когда он вспоминал Наташу, ему даже начинало казаться, что он снова ощущает её тепло с уютным телесным запахом. Может это и была одна из тех вероятных возможностей, на упоминании о которых оборвался тот странный трактат? И единственная ли это возможность?