Барбара Хэмбли - Князья Преисподней

— Что такое?

— Ничего, — но желтые глаза вампира смотрели куда-то в сторону, выдавая обман, и Эшеру пришло в голову, что его спутник не стал пить кровь убитого им человека.

Не осмелился.

Он положил ладонь на пиджак и пальто, ощущая под слоями ткани костлявую руку.

— Могу ли я попросить вас испачкать эту одежду в крови, а затем избавиться от нее таким образом, чтобы все, кто захочет меня найти — Хобарт, Мицуками, немцы, австрийцы, словом, кто угодно, — решили, что я расстался с этим миром? Ничто так не обескураживает преследователей, как доказательство гибели их жертвы.

В глазах вампира промелькнула усмешка:

— Две души связаны общей мыслью.

— И не могли бы вы сообщить Лидии, что со мной все в порядке? Скажите ей, чтобы она никому — ни Элен, ни профессору Карлебаху, никому — не говорила об этом. Глядя на нее, все — в том числе и те, кто поджидает меня, — должны поверить, что я мертв.

— Я скажу ей. Вы не доверяете милейшему профессору? — изменением тональности он выразил то, что другой человек показал бы приподнятой бровью или наклоненной головой.

— Я не доверяю его актерским способностям.

Они вышли на Синьчжуши, и Эшер вскинул руку, подзывая рикшу.

— Мне не хочется его обманывать, — добавил он. — Ни его, ни Элен. Я знаю, они будут горевать по мне. Но Хобарт не попытался бы убить меня. Здесь замешан кто-то еще… что-то еще. Мне начинает казаться, что кому-то не нравится мой интерес к шахтам Шилю.

— Я запомню ваши слова.

Эшер запрыгнул в возок, и вампир отступил на шаг назад:

— Смею надеяться, что чувство меры не откажет вам и вы не попросите меня оберегать профессора Карлебаха от покушений со стороны этих убийц.

Эшер рассмеялся:

— Нет, дон Симон, я бы не решился обеспокоить вас такой просьбой. Я лишь прошу вас предостеречь их. И присмотреть за Лидией.

«Что за безумная идея — просить об этом вампира, — подумал Эшер, когда его возчик взялся за оглобли. — Существо, которое вот уже триста пятьдесят лет живет только потому, что убивает людей…».

Но когда Исидро склонил голову и пробормотал: «Это полностью согласуется с моими намерениями», Эшер ни на мгновение не усомнился, в том, что под охраной вампира и его жена, и кроха-дочь будут в полной безопасности.

Рикша тронулся с места. Эшер оглянулся, но Исидро уже исчез, словно его никогда и не было.

Не удивительно, что Карлебах ему не доверяет.

Лидии было десять лет, когда ее мать умерла после продолжительной болезни. Ее тогда отправили пожить к тетушке Фэйт, которая из пяти сестер была ближе всех к ее матери по возрасту и характеру, и всеми силами «оберегали» от знания о болезни, пожиравшей тело матери. В конце концов приторная ложь, вежливые иносказания и попытки отвлечь ее мысли от «неприятных вещей» (они что, в самом деле верят, что пантомима заставит меня не думать о том, что ПРОИСХОДИТ с мамой?) довели ее почти до отчаяния, и однажды рано утром Лидия выскользнула из детской и прошла две мили до отцовского особняка на Рассел-сквер, где обнаружила, что дом заперт и родителей там нет.

Тогда она вовремя вернулась домой и успела порвать оставленную записку до того, как ее обнаружила няня, которая придерживалась весьма строгих взглядов на поведение, приличествующее маленьким девочкам. Но теперь, лежа в чужой холодной кровати в пекинской гостинице, Лидия во сне каким-то образом перенеслась в особняк с закрытыми ставнями и снова шла по его полутемным комнатам, как всегда бывало в снах, которые преследовали ее с того самого дня. Вот гостиная с модными золочеными обоями и безделушками в японском стиле — сохранился даже запах сухих духов. Спальня ее матери, подушки на псевдомавританской кровати — последний крик моды в тот год, — сложенные аккуратной ало-синей горкой, словно мать никогда не опиралась на них. Безмолвие, в котором ее собственные робкие шаги по коврам отдаются мелодичным шуршанием.

Иногда ей снилось, что в доме никого нет, кроме нее. Иногда она знала, что родители где-то рядом, но никак не могла их найти.

Сегодня в ее сне был кто-то еще.

Кто-то незнакомый. Пугающий, древний и холодный, как межзвездная тьма. Кто-то, кого она не может видеть, кто вслушивается в ее дыхание и вдыхает запах крови в ее венах.

Этот кто-то знал ее имя.

Испугавшись, Лидия решила вернуться на первый этаж — во сне она взломала замок на кухонной двери, хотя на самом деле научилась вскрывать замки только в пятнадцать лет, после знакомства с Джейми…Но комнаты вокруг нее продолжали меняться. Она прошла через скромную спальню, которую в первый год обучения в Швейцарии, в закрытом пансионе мадам Шаппеделен, делила с неприятной немкой — как там ее звали? Гретхен? Гретель? Откуда здесь пансионатская комната?.. За окном в лунном свете серебрилось озеро Комо… За дверью вместо коридора обнаружился храм Вечной гармонии с его длинным рядом статуй, конец которого терялся где-то в сумраке. Князья преисподней. Вот только некоторые из них вовсе не были статуями, они следили за ней, поводя кошачьими глазами, в которых отражался свет одинокой свечи.

Она подобрала подол и ускорила шаг, зная, что очень скоро они обретут подвижность и погонятся за ней…

Пройдя через дверь рядом с алтарем, она очутилась в гостиной на верхнем этаже их дома на Холиуэлл-стрит в Оксфорде.

Сидевший на месте Джейми Исидро произнес: «Сударыня».

Лидия проснулась. Керосиновая лампа, освещавшая спальню, все еще горела. Ее янтарный свет падал на книги и журналы, в беспорядке разбросанные по бело-голубому стеганому одеялу. Шторы на окне колыхались и слегка раздувались под неумолчный погребальный плач прилетевшего из пустыни ветра. Воздух пах пылью.

Она нащупала очки, встала, завернувшись в халат — в спальне царил холод, и одному небу известно, сколько сейчас было времени, — и попыталась снова закрутить в узел толстую рыжую косу, в которой кое-где еще оставались шпильки. Она прекрасно знала, кто ждет ее в передней комнате.

Он действительно ждал ее.

— Сударыня, — дон Симон Исидро поднялся из стоявшего рядом с камином кресла и склонил голову.

Лидия замерла в дверном проеме. «Ты знала, что он в Пекине», — напомнила она самой себе. И между ними ничего не было, не могло быть. Ничто не может связывать живых и мертвых.

И все же что-то их связывало.

— Симон.

Он развел огонь — всего несколько минут назад, судя по пламени и по тому, что в комнате все еще было холодно. Его пальцы, когда он взял ее за руку, чтобы подвести ко второму креслу, были холодны, как мрамор, но в них не ощущалось свойственной мертвой плоти вялости, знакомой Лидии по занятиям в анатомическом зале больницы. Невольно она отметила, что ее гость выглядит изможденным, как бывало тогда, когда он много ночей воздерживался от крови.