Макс Барри - Лексикон

Ее время в школе закончилось. Так сказал Элиот. Но никто не потребовал, чтобы она уехала. Ее переселили в другую комнату, а на следующее утро на двери висела новая школьная форма. И тут еще Шарлотта, мягкая и молчаливая… Эмили не знала, как все это совместить.

Она всерьез подумывала о побеге. Она не сомневалась: с побегом множество проблем будет решено. Правда, Эмили точно не знала, как добраться до улицы, потому что в эту комнату ее привез лифт из подземного гаража. И все же стоит держать в голове этот вариант в качестве опции. Эмили устремила взгляд на часы. Чпок. Чпок. Переворотный механизм она разглядеть не смогла. Но скоро часы должны сдвинуться с места, потому что уровень воды опустился очень сильно.

Эмили услышала стук каблуков и узнала шаги Шарлотты. Это был последний шанс сбежать, и она его упустила. Шарлотта вошла и, не глядя на нее, пересекла комнату. Она открыла одну из дверей и замерла в ожидании.

Эмили встала.

– Мы уезжаем?

Шарлотта не ответила. Она посмотрела на Эмили, и под ее взглядом у Эмили возникло четкое ощущение, что она совершила ошибку, не сбежав. Но было уже поздно. Ну и пусть, она все равно выберется отсюда, так или иначе. Ей всегда удавалось.

– Ладно, – сказала Эмили и прошла в дверь.

Шарлотта повела ее к лестничной клетке, потом – к двери с надписью «КРЫША». Она открыла эту дверь, и Эмили вышла на солнечный свет.

Крыша была шириной ярдов сто в каждую сторону, с садами, бассейном и теннисным кортом. И напоминала плавающий курорт. Вокруг Эмили увидела другие плавающие крыши, и все они находились на одной высоте, потому что это был Вашингтон. Она несколько мгновений любовалась зрелищем, и тут дверь позади нее с клацаньем закрылась. Она повернулась. Шарлотты не было.

– Гм, – сказала Эмили.

Она принялась исследовать сад. Откуда-то послышался короткий приглушенный свист. Пойдя на звук, она наткнулась на мужчину в светло-серых брюках, без пиджака. Он стоял широко расставив ноги на зеленом коврике, спиной к ней. Его колени были слегка согнуты. В руках он держал клюшку для гольфа. Она старалась не шевелиться, потому что догадалась, что это Йитс, тот самый человек, с которым, как уверял ее Джереми, ей никогда не доведется общаться, тот, с акульими глазами.

Мужчина взмахнул клюшкой. «Ш-шик», и мячик дугой взвился в воздух. Она наблюдала за ним и предположила, что он приземлится на одном из соседних зданий, однако они были дальше, чем казалось вначале. Мячик упал за низкую стенку крыши. Он превратится в опасное оружие, когда долетит до земли, думала Эмили. В своего рода пулю.

Йитс повернулся к ней. К ее величайшему облегчению, на нем были солнцезащитные очки. Он выглядел почти нормальным. Вернее, не нормальным, а политиком – конгрессменом или сенатором, в общем, кем-то из тех, кто рассказывает ей, что страну нужно привести в порядок. Йитс был скорее убедительным, чем нормальным. Он не улыбался, но и сердитым не выглядел. Он просто смотрел на нее.

– Здравствуйте, – сказала Эмили.

Йитс взял белую тряпочку и принялся чистить клюшку. Пока он этим занимался, ни на секунду не отвел от нее глаз.

Она переступила с ноги на ногу.

– Меня сюда привела Шарлотта, но…

– Вартикс велкор манник вишик. Замри.

Ее рот захлопнулся. Эмили не сразу сообразила, что произошло. Самое удивительное, что она восприняла это как собственное решение. Ей и в самом деле искренне захотелось замереть. Она знала: все дело в словах, в Йитсе, который компрометировал ее, однако она не ощутила на себе никакого воздействия. Ее мозг лихорадочно подкидывал логические обоснования, объяснения, почему ей сейчас нужно обязательно впасть в неподвижность, почему это действительно правильный поступок. И все это произносилось ее голосом. Она и не подозревала, что воздействие выглядит вот так.

Йитс достал из корзинки мячик и бросил его на зеленый коврик. Затем, приняв стойку, поднял клюшку. Он ударил по мячу и наблюдал, как тот летит. Когда мячик исчез из поля зрения, Йитс вернулся к корзинке и повторил всю последовательность действий. Эмили обратила внимание, что он не смотрит, куда падают мячики. Похоже, он не испытывал извращенной радости от того, что мячики для гольфа превращаются в пули. Судя по всему, его это вообще не заботило. Эмили просто неправильно оценила всю ситуацию. Она-то думала, что речь пойдет о ней. А те песочные часы в приемной – она сообразила, что они не переворачиваются. Это чья-то обязанность: приходить дважды в день и пересаживать рыбу.

Йитс продолжал бить по мячикам, а Эмили пыталась пошевелиться, но у нее ничего не получалось. Она чувствовала себя оскверненной и злилась, а еще ей было стыдно, что она не может управлять собственным телом. Это было унизительно. Случившееся сподвигнуло ее на то, чтобы переоценить отношения с самой собой. «Дыши чаще, – сказала она себе, потому что это нарушило бы полнейшую неподвижность. Эмили понимала: нужно вогнать клин и попытаться расшатать себя. – Дыши».

Голова Йитса повернулась к ней. Она не представляла, о чем он думает. Но у нее возникло чувство, что партия в гольф окончена. Он убрал клюшку в сумку, сел в кованое кресло и принялся развязывать шнурки на ботинках. Все это он делал с особой тщательностью, как будто в его ботинках прятались секреты. Покончив с этим, Йитс надел черные блестящие туфли. Деловые туфли. Туфли для бизнеса. Он крепко завязал шнурки, встал и направился к ней.

Эмили дышала. У нее получалось проталкивать сквозь зубы небольшое количество воздуха, и при этом она издавала едва слышное шипение. Вот и всё.

Йитс снял солнцезащитные очки и сунул их в карман рубашки. Глаза у него были серые и невыразительные, как камень, а лицо – плоским. Эмили даже решила бы, что он сделал подтяжку, если бы подобная идея – что поэт обнажил ментальную слабость ради тщеславия – не была безумной. Возможно, Йитс просто захотел стереть всяческое выражение. Или, возможно, он просто такой. Если никогда не улыбаешься, не смеешься, не хмуришься, лицо наверняка становится вот таким: гладким и пустым, как стоячий пруд.

Йитс расстегнул манжеты и стал закатывать рукава. Он стоял достаточно близко, чтобы Эмили могла оцарапать его, или укусить, или врезать ему по яйцам, однако все это, естественно, было ей не под силу. «Он сейчас убьет тебя!» – кричала она самой себе, но это ничего не меняло. Ее мозг вдруг обнаружил склонность к фатализму. Он знал, что она несет ответственность за то, что случилось с Джереми, и трудно было убедить его в том, что она не заслужила ничего из того, что на нее свалилось.

Йитс сложил руки на груди и закрыл глаза. Несколько долгих секунд он не двигался. Эмили подумала: «Он молится?» Потому что все выглядело именно так. Но Йитс не мог молиться, потому что идея о верующем поэте была еще более нелепой, чем о тщеславном. Вера в Бога – это ментальная слабость, обнажающая потребность в чувстве принадлежности к какому-либо сообществу и в более высоких целях. Предполагалось, что поэты должны подавлять подобные желания. Они были потенциальными направлениями атаки. Они раскрывали твой сегмент. Ее всему этому научили. Однако Йитс демонстрировал все признаки общения с высшими силами. Ее сердце глухо и болезненно забилось. Ситуация была ей абсолютно непонятна.