Алексей Атеев - Холодный человек

– О чем я просила?

– О замужестве. Ведь тебе этого хочется больше всего на свете. Вот я и помогу.

– Поможешь! Как?

– Уж мое дело. Кстати, первый шаг уже сделан.

– Это в отношении Величко? Но он мне не нравится.

– Понравится. Из твоего окружения он – самый подходящий человек.

– Для чего подходящий?

– Для брака, естественно.

– Он урод!

– Не больший, чем все остальные. Очень приятный молодой человек. Отнюдь не юнец. Насколько я понимаю, из приличной семьи. По образу жизни, похоже, состоятельный. Чего тебе еще нужно?

– Нужно, чтобы нравился.

– Стерпится – слюбится. Так всегда было, так всегда будет. Лично мне он по душе.

– А мне нет!

– Ты пока еще плохо разбираешься в людях. Молода. Со мной тоже так-то было. Влюблялась, увлекалась… Много глупостей наделала, потому в данной ипостаси ныне и пребываю. А все почему? Потому что я не слушалась старших, а все свои проблемы старалась решать сама, ни с кем не советуясь. Вот и дорешалась.

– А что у вас такое случилось?

– Могу рассказать, если тебе интересно.

– Любопытно было бы узнать, – сказала Вера, поскольку не видела другого способа избавиться от поучений назойливой гостьи.

– Тогда слушай, только, пожалуйста, не перебивай.

Странная история баронессы фон Торн

Род наш, фон Торнов, весьма древний. В доказательство приведу следующие факты. Мой предок, Альбрехт фон Торн по прозвищу Кабан, вместе с Фридрихом Барбароссой в составе германских отрядов участвовал в одном из Крестовых походов. Потом, когда Барбаросса утонул при переправе через горную речку, Кабан не отправился назад на родину, как сделали многие, а примкнул к Ричарду Львиное Сердце, неудачно штурмовал Иерусалим вместе со святым воинством, потом вернулся в Германию, в свой родовой замок, стоявший на берегу Балтийского моря. Мои предки верой и правдой служили Ливонскому ордену, потом – герцогам Курляндии. Шли века. Земли, на которых располагалось поместье фон Торнов, отошли к России. В числе многочисленных баронских родов Остзейского края фон Торны вошли в состав российского дворянства. Наша фамилия согласно многовековым понятиям о дворянской чести стала верноподданно трудиться на благо Российской империи. Нужно заметить, что к тому времени род фон Торнов изрядно оскудел. Ничего, кроме ветхого замка и пары сотен десятин неплодородной песчаной почвы, у нас не осталось. Однако после эпохи захудалости фортуна повернулась к нам лицом. За заслуги перед Отечеством в эпоху матушки Екатерины моему деду было пожаловано обширное поместье неподалеку от Сорочинска. И наш род вновь поднялся из праха. А спустя полвека родилась я. Тут-то и начинается основная часть моего рассказа.

Батюшка служил в гвардии, во время французской кампании потерял руку при Бородино, вышел в отставку и вскорости был избран уездным предводителем дворянства. Он женился на дочери бедных французских эмигрантов маркизов де Водрей, девице Марии-Антуанетте, названной родителями в честь несчастной французской королевы, умерщвленной чернью. От этого союза родились дети, три сестры: Летиция, Жоржетта и я, Амалия. Имелся у нас и младший брат Теодор. Жило наше семейство не то чтобы роскошно, но и не бедно. Земли, принадлежащие нам, были не особенно плодородны, однако местность славилась ремесленниками-бочарами. Крепостные занимались отхожими промыслами и приносили изрядный оброк. Словом, жили – не тужили. К тому времени, как мы подросли, семейство окончательно перебралось в Сорочинск и только на лето выезжало в деревню.

Когда мои сестры, как говорят в народе, заневестились, встал вопрос об их замужестве. Старшая моя сестрица Летиция была красавицей, но в ином роде, чем я. Пышная блондинка с округлыми, словно сдобными плечами и грудью, огромными голубыми глазами и выражением невинности на фарфоровом личике, она сражала мужчин, особенно таких, про которых говорят «в возрасте», наповал. Однако вовсе не старички интересовали Летицию. В Сорочинске в ту пору квартировал гвардейский полк кавалеристов-улан. В нашем доме постоянно бывали офицеры, но Летиция из всех отличала одного поручика. по фамилии Май. Это был страстный брюнет с горящими глазами, кудрявыми волосами, подкрученными усиками и томным взором. Говорили, что у Мая огромные поместья в Малороссии. Мне в ту пору было всего пятнадцать, но я уже с интересом поглядывала на красивых мужчин.

Май недолго пожирал глазами атласные плечики Летиции. Вскоре он сделал предложение. Свадьба была назначена на сентябрь. С того времени Май стал бывать в нашем доме уже на правах жениха.

Чем больше я общалась с сим молодым человеком, тем сильнее влюблялась в него. Дошло до того, что я не могла находиться рядом с ним без того, чтобы не краснеть, бледнеть, дрожать и гримасничать. Мое состояние стали замечать окружающие, в первую очередь матушка, которая осуждающе на меня поглядывала, а однажды весьма строго отчитала. Но что я могла поделать с собой? Сердцу ведь не прикажешь. К тому же натура моя, страстная и противоречивая, стала следствием смешения холодной немецкой и жгучей французской кровей. А среди моих французских предков был, по словам матушки, знаменитый Жиль де Ре – Синяя Борода.[2]

Короче говоря, я начала чахнуть. Образ Мая неотступно стоял перед глазами, и силу страданий моих трудно было даже вообразить. Усугублялось это положение еще и тем, что Май то ли действительно не замечал моих мук, то ли делал только вид, что их не замечает. Он относился ко мне весьма благосклонно, на людях вел себя очень деликатно, однако иной раз в каком-нибудь темном уголке мог прижать меня, потрогать за грудь, попытаться поцеловать… Все это только разжигало мой пыл. Я не находила себе места. Голова моя только и была занята мыслями, как добиться благосклонности Мая.

Однажды, помнится, дело было в июле, сестрицы мои захотели устроить пикник за городом, на берегу речки. Взяли с собой корзинки с провизией, вином и отправились. Кроме нас – троих сестер – и лакея, присутствовал и Май. Как сейчас помню: стоял жаркий, безоблачный день. Мы расположились на берегу в тени старых берез. Вокруг не было ни души. Слегка перекусив и выпив по стакану мальвазии, мы стали резвиться, бегать по поляне, играть в догонялки, в жмурки и в серсо. Однако жара, да и выпитое вино сделали свое дело. Нас разморило. Кто-то, не помню уже, кто именно, предложил выкупаться. Все охотно согласились. После недолгих поисков отыскали на берегу укромную бухточку, скрытую от любопытных взглядов густыми кустами. Служанок с нами не было, и пришлось разоблачаться самостоятельно. Конечно же, купались мы только втроем. Наплескались вдосталь. Когда я выходила из воды, показалось: за кустами кто-то прячется. Собственно, я ничего толком не разглядела. Однако мелькнуло нечто блестящее – как я потом поняла, золотое шитье мундира Мая. И еще. По возвращении с купания я заметила, как смотрит на меня Май. В его взгляде появилось нечто новое, обжигающее и маслено-сладкое. Так смотрят на женщину, которой желают обладать.