Саймон Кларк - Ночь триффидов

Между небом и морем, насколько хватал глаз, тянулась бледная полоса. Туман, подумал я. Холодный воздух, видимо, пришел в соприкосновение с чуть более теплым морем. Внимательно всмотревшись, я увидел на горизонте едва заметные изменения.

Там вдали возникли какие-то продолговатые тени. Они скопились тесной группой в центре, становясь более редкими на периферии. Тени, медленно поднимаясь над туманом, тянулись к небу, напоминая зачарованный Вавилон или магический, плавающий над волнами замок.

Я был настолько заворожен этим зрелищем, что совершенно не заметил появления Керрис.

— Впечатляюще, правда? — Я обернулся и увидел ее сияющие глаза. — Вот мы и дома, — тихо сказала она.

Глава 14

Мегаполис

Фотографии, рисунки, фильмы и даже картинки на бисквитных коробках. Я много раз видел изображения этого места. Но таинственное рождение прямо из тумана величественных зданий казалось мне чудом.

Рядом со мной стояла Керрис, холодный ветер играл ее волосами. Она тоже была очарована открывающимся перед нами видом. Зрелище встающего из моря гигантского города, наверное, не может надоесть.

— Величественно, да? — наконец сказала она.

Не согласиться я не мог.

Неясные тени башен постепенно превращались в небоскребы. Даже с расстояния в пятнадцать миль я узнал изящный, устремленный в небо шпиль здания «Крайслер» и более агрессивный, мегалитический силуэт Эмпайр-Стейтс-Билдинг. Много-много лет назад Герберт Уэллс написал: «Какое забавное место этот Нью-Йорк. Он тянется вверх и состоит из множества окон». Мне кажется, что великий человек так и не смог по большому счету справедливо оценить этот чарующий вид.

Несмотря на то что холод пробирал до костей, мы по молчаливому согласию остались стоять на носу, чтобы понаблюдать за подходом к пирсу. Мы больше чувствовали, чем видели присутствие на мостике капитана Шарпстоуна, ведущего судно в тихую гавань. Я уже видел разбросанные по акватории рыбачьи лодки, похожие на чернильные пятна. Подходы к порту охранял, ощетинившись пушками и ракетами, миноносец.

Когда мы вышли из открытого моря в район слияния Гудзона и Ист-ривер, вода приобрела бурый оттенок. Пароход приблизился к городу, машины заработали тише, и вскоре мимо правого борта величественно проплыла слегка позеленевшая бронзовая дама, известная как Статуя Свободы. Даже в этом жалком свете я с грустью увидел, что она стала жертвой членовредительства. Глаза были вырваны, и Свобода взирала на город пустыми слепыми глазницами. На самом острове я заметил с полдюжины полевых орудий, обращенных тускло поблескивающими стволами в море. Я посмотрел на Манхэттен и обнаружил, что небоскребы уже совсем близко, а в стеклах их окон отражается едва заметное солнце. Я, Дэвид Мэйсен, вдруг ощутил себя чужаком в чужой стране, и мне на миг показалось, что это вовсе не окна, а миллионы уставившихся на меня унылых глаз.

В порту кишмя кишели самые разнообразные суда и суденышки. Я видел буксиры, сейнеры, лоцманские катера, баржи и множество парусников. Последнее говорило о том, что обитатели этих краев испытывают острую нужду в энергии. Я видел улицы, устремленные в сердце города и образующие глубокие каньоны среди стали и бетона. Улицы полнились автомобилями. Там были тысячи машин — легковых, грузовиков, автобусов. Размеры и формы транспортных средств сильно различались, но у них была одна общая черта — все нещадно сигналили. Рев клаксонов походил на непрерывные раскаты далекого грома. Фары, несмотря на полуденное время, горели на полную мощность.

Лицо Керрис осветилось тихой улыбкой. Для нее это был дом. А для меня… что же… ничего подобного мне прежде видеть не доводилось. Волнение сдавливало грудь, я непрерывно вращал головой, стремясь увидеть все. Передо мной лежала вызывающая изумление страна чудес, страна фантастического великолепия. В тот момент мной овладело какое-то странное желание. Страстно захотелось окунуться… нет, нырнуть с головой в самый центр этого смерча, сотканного из движения, света и звука.

Через некоторое время после череды вызванных чем-то остановок, судно ошвартовалось у пирса. Еще пара минут — и я спускался по трапу, чтобы ближе познакомиться с этим совершенно чужим для меня миром.

Оказывается, для нас было организовано нечто вроде официальной встречи. Группа людей сразу увела Кристину. С ними, ласково обнимая девушку за плечи, ушла и Ким. Я по-прежнему чувствовал себя ответственным за судьбу ребенка и спросил Керрис, куда ее повели. Керрис заверила меня, что о Кристине есть кому позаботиться и что с ней все будет в порядке.

— Единственное, что ей грозит, — с улыбкой сказала Керрис, — это стать знаменитостью. Так же, как и вам, Дэвид. — Она слегка прищурилась. — Кстати, знаете, чем знаменит причал, у которого мы стали? Здесь в 1912 году должен был ошвартоваться «Титаник», если бы ему удалось пересечь Атлантику. Не знаю, как вы это воспринимаете… как доброе или злое предзнаменование? — Увидев на пирсе группу людей в униформе, она добавила: — Похоже, до того как мы доставим вас в отель, вам придется пройти кое-какие формальности.

Примерно час я заполнял таможенные декларации. Чиновники из службы иммиграции сфотографировали меня анфас и в профиль — очевидно, для досье. Затем человек в мундире с золотым кантом потряс мне руку и пригласил пройти в Нью-Йорк через калитку, за которой уже ждал автомобиль.

Я уселся на заднее сиденье рядом с Керрис, мы влились в уличное движение, и я с восхищением принялся глазеть на места, через которые мы проезжали. Я почти лишился дара речи. Картины, звуки, запахи экзотической пищи подобно горному обвалу обрушились на мои органы чувств. С круглыми от изумления глазами я вертел головой во все стороны, чтобы не пропустить ничего интересного. Тротуары кишели людьми разных рас, на углах улиц я видел столбы с таинственными названиями — «Трайборо», «Чайнатаун», «Маленькая Италия» и известный во всем мире «Бродвей». В барах, магазинах, кафе и ресторанах ключом била жизнь. Люди здесь передвигались чуть ли не бегом, что свидетельствовало об энергии и целеустремленности. Даже солнце, кажется, светило ярче. Оно заливало город мягким красноватым светом, и здания сияли всеми оттенками, начиная от красной меди и кончая червонным золотом. Но больше всего в этом сумбуре первых впечатлений мне запомнилась царящая в Нью-Йорке чистота. Жизнь в городе, судя по всему, была упорядоченной, а сам город — процветающим.

Я чувствовал себя как древний британец, явившийся в своем облачении из шкур в имперский Рим цезарей. Теперь я понимал, как восхищали моего дикого предка статуи героев, величественные храмы, устремленные в небо колонны и сами римляне в тогах и драгоценностях. В памяти вдруг возник мой старый добрый остров. Тихая деревенская заводь с извилистыми проселочными дорогами, по которым лошади влекут примитивные повозки, и причудливыми деревеньками, населенными полусонными мужланами. Да, мой тихий дом сильно проигрывал в сравнении с этим сказочным местом.