Дэниел Истерман - Ночь Седьмой тьмы

– Это связано с делом Хаммелов?

– С чем же?

– Жди меня в центре через полчаса, Рубен. На Мотт-стрит, номер двадцать, есть китайский ресторанчик. Мы встретимся там.

– Как он называется?

– Я же сказала тебе: номер двадцать. Это рядом с Китайским музеем. Ты найдешь меня внизу, на первом этаже.

Китайский квартал был некрасивым, унылым и безрадостным – больше название, чем район. Рубен редко бывал там. Китайская пища ему не нравилась: слишком много свинины.

Салли ждала его за столиком в глубине ресторана, где царил полумрак. Она была в сером костюме дорогого покроя с кремовым шарфом на шее – образцовый адвокат. Она показалась ему восхитительной женщиной. Какая кошка пробежала тогда между ними?

– Присаживайся, Рубен.

На столике перед ней стоял бело-синий чайник и две маленькие фарфоровые чашечки без ручек.

– Выпей чаю. Это Пи Ло Чан,зеленый чай из Сучжоу. Тебе понравился.

– Я бы предпочел пиво.

Она бросила на него взгляд, говоривший: «Мы уже обсуждали эту тему». Мимо проходил официант, и она заказала пиво.

Молоденькие девушки в китайских нарядах развозили между столиками дим самна маленьких, поскрипывающих тележках, каждая со своим собственным набором и ярлычками на китайском. Салли, похоже, знала или угадывала, что именно лежало на каждой тележке. Она уверенно показывала на разные подносы, заказывая для них обоих – толстые белые пельмени и бледные, завернутые в хрустящую вафлю деликатесы. Она знала их названия на кантонском диалекте. Рубен испытывал зависть и смущение. Он ковырялся в своей тарелке, стесняясь спросить, были ли в этом ассорти пельмешки со свининой.

– Ты, может быть, предпочел бы утку, Рубен?

– Нет, спасибо. Это меня вполне устраивает.

Салли палочками подняла дим сами опустила его в открытый рот. Ее губы были чувственными, жест – эротическим. Рубен почувствовал укол сожаления.

– Что у тебя за проблемы, Рубен?

Он объяснил как мог лучше.

Когда он закончил свой рассказ, она налила себе еще одну чашечку чая. Чай становился слишком крепким. Она накрыла чайник крышечкой, наполовину сдвинув ее в сторону. Подошел официант и забрал чайник. Всюду вокруг них, как колокольчики, то громче, то тише звучали голоса китайцев.

– Ты еще кому-нибудь говорил о том, что обнаружил?

– Дэнни сейчас сдает отчет.

– Но с тобой больше никто не разговаривал? Никто из тех, кто не имеет отношения к полиции, я хочу сказать?

Он покачал головой:

– Офис окружного прокурора, ты это имеешь в виду?

Официант вернулся и поставил на стол чайник, долитый горячей водой. Из носика поднимался пар, томный и бесцветный.

– Что-нибудь в этом роде, – ответила Салли. Она, казалось, думала о чем-то своем. Где-то хлопнула дверь. В кухне, скрытой от глаз, громко зашипела струя пара, старая и всеми покинутая. На стене над их головами висели, выцветая, старые образчики китайской каллиграфии, храня в себе какую-то тайну. За соседним столиком два старика пили чай и курили.

– Рубен, если кто-нибудь все-таки появится и начнет задавать вопросы, позвони мне, хорошо? – Она достала квадратик бумаги и написала на нем цифры. – По этому телефону ты можешь застать меня почти в любое время.

Рубен взглянул на номер. Это не был ее домашний телефон или тот, по которому он только что звонил в мэрию. Не говоря ни слова, он сложил листок и сунул к себе в карман.

– Мне пора идти, – сказала она.

Он помолчал, собираясь с духом.

– Ты встречаешься с кем-нибудь?

– Да. А ты?

Она задала вопрос безразличным тоном. Но ее взгляд задержался на нем. Он покачал головой.

– Не знаю, – ответил он.

– Будь осторожен с этой Хаммел. Я не хочу, чтобы тебе сделали больно, Рубен.

– Но предотвратить этого ты не можешь? Она покачала головой.

– Нет. – Она провела языком по губам.

– Ты любишь ее? – спросила она.

– Мне тоже пора, – сказал он.

Он звал и звал, но стены отбрасывали ее имя назад к нему, и он понял, что она ушла. Эта тишина неожиданно привязала его к ней, обнажив его потребность увидеть ее, его ожидание, его разочарование.

Вчера это было бы просто молчание, сегодня это была рана, стебель сорной травы, порезавший незащищенную руку.

Закрыв дверь, он осмотрел другие раны, которые принес домой: порезы и синяки, трофеи упрямого любопытства. Эти раны были неглубокими. Глубже них он носил трофеи, которые останутся с ним надолго: образы смерти в лохмотьях паутины, которые, шаркая ногами, бродили в его сознании, пытаясь найти и оккупировать его разломанный центр. Даже унизительное распекание, которое ему устроил Коннелли, не могло стереть эту омерзительную археологию смерти.

Его одежда была изорвана и покрыта грязью. Он прошел прямо в спальню и скинул костюм: купленный всего десять дней назад, теперь он не годился даже для благотворительной ярмарки. С чувством уныния и подавленности он направился в ванную. Может быть, душ вернет его к жизни.

Брызги крови были повсюду. Кровь на полу, кровь на полотенцах, кровь в душевой кабине, как красная краска, размазанная по стеклу и кафелю. Он запаниковал и бросился по комнатам, ища ее тело, но ничего не нашел. Вернувшись в ванную и осмотрев ее более тщательно, он обнаружил обрывки марли и ваты, пустую катушку хирургического пластыря, которую он хранил в ящичке. Должно быть, она сильно порезалась, потом перевязала себя. Как это произошло? Она многое пережила и была не в себе, но он не мог поверить, что она пыталась покончить с собой. Все это не было похоже на попытку самоубийства.

Он едва не поскользнулся на губке. Она лежала у самого душа, густо пропитанная кровью. Он нагнулся и поднял ее – и тут же уронил, порезавшись о бритвенное лезвие. Более осторожно на этот раз он снова поднял ее и внимательно рассмотрел. Лезвия были спрятаны умелой рукой: достаточно глубоко, чтобы их не было видно, достаточно близко от поверхности, чтобы успешно выполнить свою работу.

Анжелина потеряла много крови. Она должна была ослабеть, возможно, сейчас лежит где-нибудь без сознания. Но куда она могла пойти? В ее комнате он нашел пустые пакеты из магазинов. Одежда, которую ей одолжила его сестра, лежала на кровати. Она перевязала себя, потом оделась и ушла. Ушла, не оставив ему записки, в которой сказала бы, куда направлялась.

Зазвонил телефон. Он прозвонил три раза и умолк. Потом сразу зазвонил снова. Он подбежал к нему, сорвал трубку.

– Анжелина?

Молчание. Затем звук дыхания на другом конце, ровного, медленного. Его слушали.

– Кто это? Анжелина, это ты?

На другом конце повесили трубку. Обещание живой Анжелины превратилось в нервное «фррр» занятой линии.